По факту гибели семьи Самонравовых было возбуждено уголовное дело, а в качестве косвенных свидетелей вызывали, в частности, и друзей детства, общавшихся с Мстиславом вплоть до новогоднего пожара. Но на допросах эти свидетели ничего полезного для следствия сообщить не могли, хотя, возможно, каждый из них о чём-то и догадывался. Во всяком случае, все они были в курсе того, что Самонравов и Кумиров знали друг друга с детства, поскольку выросли в одном доме на Васильевском острове, где обитали на разных этажах: Мстислав на третьем, а Игорь на втором. По мнению окружающих, это соседство имело символический смысл, поскольку Игорь всегда оказывался «под» Мстиславом. В школе ребята учились в разных классах, но Самонравов по-барски давал Игорю списывать все самостоятельные работы, снабжал его шпаргалками и готовил к экзаменам, а тот в благодарность даже носил за преуспевающим другом портфель. После окончания школы Игорь покорно подал свои документы в избранный Мстиславом Инженерно-строительный институт.

Когда на третьем курсе Мстислав женился, то через год он предложил Игорю оформить брак с двоюродной сестрой своей жены, и через пару месяцев молодые люди стали не только близкими друзьями, но и дальними родственниками.

* * *

Телефонный звонок потревожил Кумирова и возвратил к реальности. В аппарате был включён автоответчик. После предупреждения хозяина о возможности оставить сообщение глубокий женский голос официальным тоном произнёс: «Гражданин Кумиров, ваша мать, Кумирова Раиса Власовна, доставлена в тяжёлом состоянии в травматологическое отделение дежурной больницы… Она избита и, наверное, ограблена…» — «Я вас слушаю! — вступил в разговор Игорь. — Дайте мне адрес, я сейчас приеду».

Уже сидя в машине, Кумиров набрал по мобиле номер своих партнёров из криминального мира. «Терентий! Булат! — закричал Игорь после речи автоответчика. — Мою мать избили и ограбили. Диктую данные… Украдена сумочка, в ней паспорт и всё остальное… Найдите этих тварей и накажите не просто строго, а предельно, в высшей мере строго! Оплата по предъявлении результата».

Соня стоит у кухонного окна и смотрит на набережную. Там люди, птицы, транспорт, почему-то деревья, которых на участке перед её домом вроде бы никогда не росло, но это ведь отнюдь не дурно, когда вдруг появляются совсем взрослые деревья? Их буйная свежесть, ощутимая сквозь оконные стёкла, несмотря на приличное расстояние, кажется ей вполне уместной.

Морошкина замечает, но, возможно, ей это и кажется, что дом слегка качнулся. «Не может же он иметь ноги?!» — думает женщина, но вдруг дрожание повторяется с новой силой. «Другие тоже, наверное, должны это заметить», — решает Софья. Она уверена в том, что в комнате находятся близкие ей люди, но почему-то не знает, кто именно.

Вибрацию здания сменяют вполне откровенные и сильные толчки. Как ни странно, они не становятся поводом для тревоги, но Морошкина даже не удосуживается задуматься о причинах — её пьянят радость сбывающейся мечты и триумф победителя.

Дом сокрушает неведомая сила. Здание падает в сторону набережной. Третий этаж, на котором живёт Соня, становится первым, стёкла вылетают, и оказывается, окна в с квартире были размером чуть ли не во всю стену. Жильё становится незащищённым от внешнего мира и доступным для всеобщего проникновения. Морошкина размышляет, как отгородиться от возможного вторжения, но её, кажется, никто не замечает, да и обвал пятиэтажного дома не привлекает внимания ни одного из прохожих, которых, кстати, только сейчас пытается рассмотреть Соня, и вот…

Звонок в дверь прервал дрёму Софьи Тарасовны. Она кинула взгляд на часы и отметила, что после трогательного прощания с одноклассниками прошло не больше пяти минут. Морошкина допустила, что могла бы подумать о возвращении кого-то из друзей, например Стаса, но на самом деле понимала, нет — чувствовала, что сейчас должен явиться тот самый Лев, который столь учтиво беседовал с нею утром по телефону и деликатно напрашивался в гости.

«Почему он так уверен, что я буду его ждать? — старалась возмутиться женщина. — Подумаешь, голос такой особенный! Кто я ему, девочка-подросток, что ли?! Вот сейчас открою и такое увижу, что тут же рухну в глубочайший обморок!»

На всякий случай Соня всё же посмотрела в глазок и различила лицо, которое, несмотря на свой милицейский профессионализм, вряд ли смогла бы устойчиво запечатлеть с первого раза. Гость был подстрижен «под бобрик»; его седые волосы напоминали мыльную пену, забытую на костистой голове. «Каскадёр» — это было, кажется, первое слово, которое женщина подобрала к образу, мутнеющему за оптикой дверного глазка.

— Здравствуйте, Лев, — он слегка, но заметно наклонил голову и протянул хозяйке прозрачную овальную коробку, в которой громоздилась радужная империя под названием торт. — У вас сегодня праздник. Поздравляю!

— Спасибо вам за эту роскошь. Вы меня ошеломили прямо с порога, — Софья с опаской приняла подношение, рассчитывая на солидный вес, но десерт оказался вполне ей по силам и был, видимо, начинён чем-то достаточно воздушным и не опасным для фигуры женщины средних лет, каковой, увы, Морошкина иногда всё же вынуждена была себя признавать. — Софья. Проходите, пожалуйста, раздевайтесь.

— Извините, что я припозднился. Я, в некотором смысле, не совсем здешний, да и живу не по режиму, поэтому иногда не соответствую общим стандартам, — гость не спеша, словно оценивая ситуацию, освободился от несколько просторной для его фигуры чёрной кожаной куртки и уже готовился снять столь же чёрные сапоги.

— Я вас прошу, не разувайтесь! — наверное, чересчур громко выпалила Соня. Она провела всё ещё изучающего обстановку мужчину в большую комнату, где, как ей казалось, продолжали витать образы её одноклассников и не такого уж беспросветного, как стало теперь модно представлять, детства.

В комнате Соня предложила гостю выбрать себе место, и он, словно читая её мысли, остановился на диване. Когда Лев сел, женщина собралась распаковать роскошный торт, но мужчина остановил её и посоветовал приберечь угощение для семейного чаепития. Он попросил её вообще ничего ему не предлагать, потому что вполне сыт и ещё собирается в предстоящую ночь сходить куда-нибудь посидеть. Разговаривая, Лев настолько простодушно осматривался, что Соне даже показалось, будто пришельца действительно интересует её дом, но он старается это завуалировать своим нарочито простецким поведением.

— Вы меня много расспрашивали о Кире, — Морошкина отследила взгляд гостя, приросший к висевшей на стене фотографии покойной одноклассницы. — У меня с Лопухиной связано много хороших и добрых воспоминаний. Она была необычайно светлым человеком и очень родным для тех, кто её знал.

— Извините меня за возможную бестактность, — гость улыбнулся, оголив убедительные и определённо очень дорогие зубы, которые выглядели слишком великолепными для того, чтобы признать их естественными, хотя в их подлинность очень хотелось верить. — Для меня действительно чрезвычайно важно всё то, что связано с вашим классом и с Кирой. Вы не могли бы мне показать то, что у нас сохранилось?