— Так вот зачем к нам сейчас пришла милиция, — протянула мать Василия и искоса глянула на сына. Выражение неподдельного изумления появилось на ее лице. — Я им сказала, что сейчас вернусь, сама быстрее в такси и за Васькой. И как это случилось?

— Снайпер стрелял через окно. Пуля легко поранила Дмитрия Ивановича. Вот и все, — пояснила я.

— Уж не подозревает ли Дмитрий Иванович нас? — спросила женщина. Ее губы сжались в узкую полоску, а глаза сузились.

— Почему вы так решили? — пожала плечами я.

— Да по тому, как он к нам относится, — зло бросила мать Василия.

— Вы про наследство, что ли? — беззаботно спросила я, делая вид, что разговор меня вообще мало интересует.

— Да, про наследство. Ведь это уму непостижимо, — запальчиво заговорила женщина, стискивая в руке окровавленный платок. — Вам бы понравилось, если бы ваш отец завещал все музею?

Слова про отца полоснули мне по сердцу, однако я, отогнав ненужные мысли, спросила:

— А откуда вы знаете про завещание?

Глаза женщины так и забегали.

— Я, это… так муж рассказал.

— В общем, вы все это давно знаете, — не дала ей расслабиться.

— Ну да, знаем, — растерянно пробормотала мать Василия.

— И дочь Дмитрия Ивановича, Надежда, тоже знает? — напирала я.

— Да. Она так расстроилась, когда ей Васька проболтался, — ответила женщина.

— Дмитрий Иванович подозревает в покушении кого-то из родственников, так он и милиции сказал, — призналась я.

— Да что он, одурел! — воскликнула мать Василия — зачем нам это?

— Не знаю, — буркнула я, — может, из мести. Милиция разбираться не будет. У них есть подозреваемый, его они и посадят. Думаю, они нацелились на вашего мужа, а уж если они захотят, он во всем сознается, еще и чистосердечное признание напишет. Знаю я их методы.

— Да вы что! — воскликнула женщина, отшатнувшись. — Да почему он виноват? Да Борис никогда бы не поднял руку на своего отца. Что вы! Он давно говорил, что Дмитрий Иванович не в своем уме и ему надо лечиться.

— Думаете, вашему мужу удастся упечь отца в дурдом? — невинно спросила я.

— Почему упечь? — возмутилась мать Василия. — Борис хочет помочь отцу, пока он чего не натворил.

Мы свернули в переулок между частными домами, и такси притормозило перед добротным кирпичным домом на четыре окна, у ворот которого стояла милицейская «шестерка». Я усердствовала, помогая матери вытащить невменяемого сына из такси, тайно надясь проникнуть в дом Бориса и разведать там все. Но только мы общими усилиями выволокли Васю из машины, как из калитки вышел Борис собственной персоной. Он был очень похож на своего брата, только еще шире в плечах и грузнее. Борис решительно направился к нам с каменным лицом.

— Спасибо за помощь, дальше мы сами, — сухо бросил он, и отобрав у меня Василия, потащил его в дом, спросив на ходу у жены, кто я такая.

— Это телохранительница отца, — сказала женщина, опасливо оглянувшись на меня. Борис тоже обернулся, посмотрел подозрительно, но ничего не сказал.

Я села в такси и поехала обратно.

— Что, доставили Ваську по назначению? — спросил Дмитрий Иванович, когда я вошла к нему в кабинет после занимательной поездки. Доски, которые варила в бульоне Валерия Евгеньевна, он с помощью гвоздей скрепил поперечными планками, так что получился щит размером примерно пятьдесят сантиметров на семьдесят, и теперь натирал этот щит чем-то белым.

— Да, доставила и выяснила кое-что интересное, — ответила я, гадая, чем собственно, занимается старик. Рядом с ним на столе стояла старая почерневшая икона с налепленными на нее квадратиками фланели. В комнате пахло спиртом, смолой и черт знает чем еще.

— Любопытно, любопытно, — пробормотал Дмитрий Иванович и, видя, мой вопрошающий взгляд, пояснил: — А я тут, понимаете, экспериментирую со старинными грунтами, чтобы понять, как лучше раскрывать иконы. Ведь реставрация — это творческий процесс. Нужно постоянно быть в поиске, придумывать что-то новое.

— Так вам интересно, что я раскопала? — перебила я антиквара.

— Ужасно интересно, — осклабился он и, забравшись под письменный стол, вынул оттуда небольшой микроскоп, поставил на стол, отодвинув разбросанные по столешнице скребки, пинцеты, кисточки, поместил под микроскоп подготовленное предметное стекло с препаратом, с минуту изучал его, а затем воскликнул: — Всего три слоя, я так и знал!

— Ваши родственники знали про завещание, и им не было резона вас убивать, — сказала я, рассерженная невниманием Дмитрия Ивановича.

— А если из мести, может, они обиделись? — задал каверзный вопрос старик, отвлекаясь от своего занятия. — Вы что, можете прочитать их мысли? Можете узнать, что они задумали? Я бы на вашем месте не стал так категорично заявлять, что у них не было мотива.

— Я с вами не спорю, — сказала я раздраженно. — Я не сбрасывала их со счетов, в особенности вашего внука — еще тот тип. Кстати, помните, вы обещали дать мне что-то, что помогло бы мне при общении с вашими коллегами антикварами?

— Да, помню. Я как раз собирался. — Дмитрий Иванович подошел к секретеру, открыл ключиком замок на одном из ящиков, выдвинул ящик и извлек оттуда небольшую иконку величиной с ладонь в тонкой позолоченной рамке, украшенной крупными жемчужинами. — Вот, возьмите. Покажете им — и вас примут с распростертыми объятиями. — Антиквар с благоговением вручил мне иконку.

— Она дорогая, да? — спросила я, с беспокойством рассматривая хрупкую вещицу.

— Стоит больше, чем вы можете себе представить, — обрадовал меня старик. — Это уникальный жанр древнегрузинского искусства — техника перегородчатой эмали. Ученые до сих пор бьются над загадкой, как удавалось создавать такие вот композиции, не расплавив тончайших золотых проволочек — перегородок между участками эмали разного цвета.

— А если, скажем, в результате драки эта икона будет повреждена? — поинтересовалась я, глядя в спокойное лицо Спасителя на иконе.

— Будете выплачивать из зарплаты или отдадите свое имущество для возмещения ущерба, — по-деловому сказал Дмитрий Иванович, подсовывая мне чистый лист бумаги, — напишите-ка расписку, что я, такая-то… получила… я сам продиктую.

— А может, дадите что-нибудь попроще? Скажем, вот этот подсвечник с чертиком, — предложила я. — Или он тоже ценный?

Я с сомнением посмотрела на козлобородого мужика с рожками, согнувшегося под тяжестью бронзового основания свечи в виде тарелочки.

— У меня все ценное! И это не чертик, а сатир. Подсвечник, стиль барокко. Австрия, вторая половина восемнадцатого века, — взвился Дмитрий Иванович. Антиквара понесло, и он начал выкрикивать даты и названия. — В зале у стены не просто пыльный ящик, а позднеготический сундук, Тироль, примерно тысяча пятисотый год. А вот это, — он указал рукой на покосившийся комод без одной ножки, которая откололась и была заменена сучковатым поленом, — это комод, стиль «Буль», Франция, конец восемнадцатого века, черное дерево.