Не говоря ни слова в ответ, Ренси осушил кубок. Фаида посмотрела на него с укоризной, а потом взяла его за руку и повела за собой за деревянную перегородку на корме. Оказалось, там было устроено нечто вроде спального покоя: весьма уединённое местечко, скрытое от посторонних глаз.

Посередине, окружённое четырьмя колоннами из кедрового дерева и затканное балдахином из кисеи, стояло широкое ложе. С одной стороны от него стоял столик с вином и фруктами; с другой – бронзовая лампа в виде огромного лотоса, пламя которой наполняло воздух сладкими ароматами: фитиль был пропитан благовониями.

– Гордишься ли ты своей мужественностью? И велико ли твоё желание познать самого себя, принеся её первые плоды на алтарь любви? – вдруг спросила Фаида, повернувшись к Ренси разрумянившимся лицом.

– Не уверен, что этот час настал, – ответил Ренси, чувствуя, что и сам краснеет.

– Позволь мне убедить тебя в том, что это так.

С этими словами Фаида сняла с юноши набедренную повязку; в её взгляде, когда он упал на мужское достоинство Ренси, отразилось восхищение. Она одобрительно покачала головой, как бы говоря: «Ну да, именно это я и ожидала увидеть!»

– Я всегда думал, что мужчина и женщина занимаются любовью, только если их чувства взаимны, – пробормотал Ренси, делая ещё одну попытку устоять перед соблазном.

Но Фаида в своём желании была неумолима:

– Ты занимаешься ваянием из любви к искусству. Почему же нельзя заниматься любовью только из любви к наслаждению?

Ренси теперь уже пристально, не произнося ни слова, посмотрел ей в глаза. Она ответила ему тоже долгим взглядом.

Неискушённый в любовных утехах, хотя его чресла давно томились в ожидании, Ренси чутьём угадывал, что прелесть Фаиды измерялась не только совершенством её тела. От неё исходило нечто такое, что при одном лишь взгляде на неё обдавало мужчин жаром с головы до ног. Ренси испытывал к Фаиде глубокую привязанность, какой прежде у него не вызывала ни одна женщина; считая себя простоватым в сравнении с влиятельными зрелыми поклонниками гетеры, он недоумевал: завоевать внимание такой очаровательной женщины, как Фаида… это был соблазн, перед которым никто не устоял бы.

Ренси чувствовал, что Фаида ждёт от него чего-то, но продолжал молча стоять, не сводя с неё взгляда.

Она вынула фибулу, скреплявшую на плече хитон, и тот, шурша, мягко опустился на пол. Закинув руки к голове, Фаида вынула длинную заколку слоновой кости, и её длинные косы золотистым потоком хлынули по её обнажённому телу. Обвив шею Ренси своими гибкими руками, она крепко прижалась к нему: он чувствовал её тело, и это ощущение жгло его безжалостней, чем жар раскалённого солнцем песка в пустыне.

Ренси вдруг ощутил в себе непреодолимое желание слиться с этой женской красотой, каждой клеточкой своего тела проникнуть в её сущность и познать восторг и силу тайны, которая прежде была закрыта для него. Каждый мускул его мощного тела приобрёл твёрдость гранита. Схватив Фаиду на руки, он понёс её на ложе; Фаида прижималась к нему всё крепче, он чувствовал, как затвердели её соски, упираясь в его грудь. Хмель от выпитого вина ударил ему в голову, усиленный стократ жаждой близости – некой первобытной силы, пробудившей его мужскую сущность.

Раздвинув бёдра, Фаида позволила Ренси войти в неё, и, когда первый яростный толчок сотряс её тело, она громко застонала, выгнувшись дугой. Ритмичными пружинящими движениями Ренси врывался всё глубже в податливую влажную плоть, пока не наступила головокружительная вспышка. Вскрикнув, Ренси обмяк и уткнулся лицом в шею Фаиды, а она ещё крепче обвила его ногами, словно не хотела, чтобы его семя вытекло из неё.

Наконец Фаида нехотя разомкнула объятия, и Ренси упал на постель. Он прерывисто дышал, ощущая в теле непривычную истому.

Некоторое время они лежали неподвижно. Языки пламени бросали на смуглую кожу Ренси дрожащие отсветы. Фаиде было приятно чувствовать рядом с собой тяжесть его отдыхающего тела.

– Ты знал когда-нибудь любовь? – наконец она заговорила первой.

– Да, я любил, – коротко ответил Ренси, не открывая глаз.

– Почему же ты расстался с нею?

– Потому что она стала женой другого.

Фаида помолчала, потом, склоняясь над его лицом, сказала:

– Тогда, когда ты отверг меня, ты думал о ней, не так ли?

– Я думал о ней не только тогда… я думал о ней каждый день, каждый миг…

Ренси сжал губы: ему не хотелось продолжать этот разговор.

И вдруг ощутил, как на лицо ему упала горячая капля: из глаз Фаиды покатились слёзы.

– Прости меня, но я завидую твоей избраннице, – тихим голосом проговорила она и, поцеловав Ренси в губы, покинула ложе.

Потом они сидели на палубе барки и пили вино, любуясь красными стаями фламинго, летящими в солнечный закат. Они молчали, но это молчание было красноречивее любых слов.

И всё-таки поцелуи и страстные ласки Фаиды помогли Ренси утвердиться в этом вновь открытом мире. Он не только был увлечён новыми чувствами, разбуженными в нём Фаидой; он поддался её очарованию и в этом обрёл силы довести её статую до желанного завершения.

Он напряжённо трудился день за днём. Когда образ жрицы любви придаёт жизни новый смысл, пусть ему сопутствует красота. Он, Ренси, щедро насытит ею камень и выразит своё восхищение женским телом с теми чувствами, которые вызывала в нём Фаида.

К началу осени статуя гетеры была закончена. Фаида в своём восхищении не знала границ.

– Мне кажется, что моя статуя вышла у тебя совсем живая и может в любую минуту уронить чашу, а чаша, разбившись, оставит на полу следы вина. Ренси, ты создал самую чудесную статую не только здесь, в Египте, но и во всей Греции! Должна сказать, что манера исполнения больше греческая, но чувство, вложенное в неё, – оно из твоего сердца. Пылкого и страстного сердца египтянина.

– Не умаляй своих достоинств, – улыбнулся Ренси гетере. – Не забывай, что пыл в этом сердце зажгла ты сама.

Фаида рассмеялась:

– Я всегда считала, что во мне есть что-то от настоящей богини!..

Токсарид также был вполне удовлетворён достигутым результатом.

– Ты изваял Афродиту: это убедит кого угодно. Через пару дней я отправлю на другой берег барку с кое-каким грузом, пошлю туда и твоё изваяние. Мы проведём церемонию освящения места будущего храма, как только установим там статую. А потом ты сможешь приступить к работе в нашей мастерской. И помни: новая статуя богини, которую мы заказали тебе, размерами должна превосходить эту во много раз.

– Она будет величественной, – пообещал Ренси греку. И потом всё же прибавил: – Однако не настолько, чтобы превзойти колоссы Рамсеса или изваяние Великого сфинкса у пирамиды Хеопса.

Милетец вскинул на него острый взгляд: он угадал опасения Ренси.

– Разумеется, не следует выходить за рамки дозволенного. Пусть всё будет по-твоему…