Так прошло два дня. А на третий утром на вилле Букашина тренькнуло разбитое стекло.

Блинков-младший был уже наготове. Шарики найдены в крапиве и пересчитаны. Их оказалось восемьдесят девять. Оптический прицел от охотничьего арбалета установлен на винтовку, и она пристреляна в подвале особняка. За сорок метров Блинков-младший влеплял шарик в нарисованное на доске пятно размером с ноготь. Для Петьки и компании это было даже чересчур. С чердака до края оврага, где останавливались стрелки, было двадцать четыре с половиной метра. Это расстояние совершенно точно вымерил Никифоров, перебросив через овраг гайку на леске.

При первом же звоне разбитого стекла Блинков-младший бросил свою малышню на попечение Капусто и взвился на чердак. Окошко было закрыто жалюзи. Капусто снял их с окошка на солнечной стороне особняка. Винтовочка, почищенная и смазанная, дожидалась своего часа на стене. Блинков-младший уложил ствол в рогульку, вырубленную специально для этого в лесу, и раздвинул пластиковые створки жалюзи…

За три минуты он сделал шестнадцать выстрелов. Восемь велосипедов осталось без шин.

Грязюкинцы не обратили внимания на мягкие шлепки шариков по резине. Они перестали стрелять из рогаток и во все глаза глядели на дорогу. Там вместе с разболтанными «Жигулями» охранников мчался джип Энниной мамы с Никифоровым за рулем. Это был маленький «Рэнглер», похожий на автомобильчик из какого-то паркового аттракциона. Такие джипы называют пляжными, потому что, по совести говоря, они не совсем вездеходы. У них слабоват мотор и дорожный просвет как у обычных машин: в грязи можно сесть на брюхо. Но уж по картофельным грядкам «Рэнглер» скакал, как кузнечик, отрезая грязюкинцам путь к отступлению.

Первым опомнился Петька. Блинков-млад-П1ий слышал, как он тонким издалека голосом закричал:

– Линяем!

Шпана расхватала велосипеды.

Больше пяти метров не проехал ни один. Петька, наученный горьким опытом, рванул к озеру и бросился вплавь. Остальные рассыпались по полю. Никифоров на джипе нагнал одного, который выглядел постарше, и ехал рядом, пока хулиган не выдохся. Когда парень рухнул на грядки, Никифоров спокойно кивнул на место рядом с собой: мол, отбегался – садись.

Экипаж «Жигулей» грузил трофейные велосипеды. Специально для них к крыше была привернута багажная решетка.

Блинков-младший наблюдал эту сцену в оптический прицел. На разбирательство с пойманными хулиганами он не пошел. Никифоров и Капусто заранее сказали ему, что разберутся сами, а его надо беречь, как снайпера на фронте.

Через полчаса Никифоров приехал возвращать джип Наталье Константиновне. Обыденным тоном, словно о поимке десятка головастиков, а не о победе во второй Грязюкинской войне, он рассказал, как все было в сторожке охранников.

Начальник охраны опять звонил участковому милиционеру, и тот опять отказался приехать. На сей раз грязюкинский детектив сказал, что у него сломался мотоцикл. Тогда пойманного усадили в «Жигули» и доставили участковому на дом.

– А велосипеды, – сказали им обоим, шпаненку с участковым, – будут возвращены, когда родители хулиганов возместят стоимость разбитых окон.

На самом деле это означало – никогда. Один только поврежденный триплекс на веранде бу-кашинской виллы стоил дороже, чем все велики грязюкинцев. Это был огромный «бутерброд» из двух зеркальных стекол и прозрачного пластика между ними. Я, честно говоря, даже не знаю, почем такие излишества. Мне они не по карману. А на восемь старых Беликов запросто наскребу.

Через какой-нибудь час мотоцикл участкового починился и привез своего владельца к начальнику охраны.

– Это незаконно! – бушевал участковый. – Вы не имеете права изымать частную собственность!

– Я чту священный принцип частной собственности, – фразой из очень старого фильма ответил начальник охраны. – Готов отдать велосипеды вам под расписку.

– А без расписки нельзя? – заосторожничал участковый.

– Нельзя, – твердо ответил охранник. – У нас в поселке есть такой Сан Саныч. Выдающийся адвокат. Он готовит жалобу вашему начальству. Ему очень не хватает вашей расписки для полноты картины.

Участковый ни слова не говоря вскочил на мотоцикл и умчался.

Той же ночью у дачного поселка поднялась стрельба.

Какие-то взрослые мужчины пытались забросать сторожку охранников бутылками с бензином. Но там служили тертые ребята. Кое-кто из них побывал на локальных войнах, которых, к сожалению, еще хватает. Они ждали ответного хода грязюкинцев и посадили наблюдателя на подъезде к поселку.

Грузовик с выключенными фарами наблюдатель заметил, едва тот свернул с шоссе к поселку. Предупрежденные по радиотелефону охранники были наготове. Они перехватили нападавших метрах в пятидесяти от своей сторожки и открыли ураганный огонь из газовиков.

Рыдая и кашляя, грязюкинцы бросились врассыпную. Несколько бутылок они все же успели поджечь и бросить, но их снаряды не пролетели и половины расстояния до сторожки.

Охранникам не удалось ни поймать, ни хотя бы узнать кого-нибудь из нападавших. Те специально оделись в одинаковые черные ватники и в ушанки, чтобы не было видно цвета волос.

На стрельбу и зарево пылающего бензина соблаговолил приехать участковый. Охранники показали ему трофеи: две потерянных ушанки, испачканный рвотой ватник и осколки бутылок. При нем Никифоров упаковал осколки в полиэтиленовый пакет и сказал, что отвезет их в Псков на экспертизу. Сам он был далеко не уверен, что на побывавших в огне стекляшках остались отпечатки пальцев. Но на участкового его действия произвели огромное впечатление. А зануда Сан Саныч уже настрочил протокол и попросил участкового расписаться как свидетеля. Это добило грязюкинского милиционера. – Мужики! – взмолился он. – Не надо протоколов, не надо экспертиз! Мне до пенсии осталось три года, и всю жизнь я прослужил здесь, в Больших Грязюках. Я и родился в Больших Грязюках. Куда мне деваться, если меня со службы выгонят?! Я же больше ничего не умею, только искать пропавших коз. И еще один раз в жизни я Робку Портянкина посадил, когда он поджег свою родную школу. У нас в селе он единственный отсидевший мужик, а все остальные несудимые. Меня в пример ставят другим участковым! Ну что мне теперь делать?! Порвите вы этот протокол Христа ради! Я сам всех обойду и скажу, чтоб ни-ни! А то им нового участкового пришлют.

Блинков-младший слышал эту страстную речь в пересказе Никифорова. Но даже так он понял, что участковый прекрасно знал своих несудимых мужиков, которые хотели поджечь сторожку. Еще бы не знать, раз он сам обещал их обойти. Но, как гласит пословица, не пойман – не вор. За последнее время у Блинкова-младшего была масса возможностей убедиться в этом.

Пословицу он возненавидел. Ему казалось, что ее придумал какой-то матерый рецидивист вроде Палыча. Хотя, с другой стороны, эту пословицу можно было бы приложить и к Блинкову-младшему, немного ее переделав: «Не пойман – не снайпер».

Сваленные грудой велосипеды валялись у сторожки охранников. Блинков-младший выдавил шарики из простреленных камер и припрятал. Само собой грязюкинцы не могли не понимать, что шестнадцать шин одновременно не могут лопнуть сами по себе. Но Блинков-младший был уверен, что уж о его-то роли в своем поражении шпана не догадывается.