Всего одна тайна, а столько желающих ее узнать – лопатой не отмашешься.

– О чем? – хмуро отозвалась я, готовясь дать отпор.

– Какие бутерброды ты любишь? Впрочем, выбирай сама, – он достал из сумки коробку и открыл ее передо мной. Бутерброды там были и правда на любой вкус. – А еще у меня есть горячий чай. В такую холодину просто идеально.

– А у меня пирог…

– С малиной? – воодушевился Орлен.

– С малиной, – улыбнулась я.

Он мгновенно подскочил, достал мою сумку, дождался, пока я вытащу припасы, быстро пихнул ее обратно и сел, потирая руки:

– Ну, теперь у нас есть все, чтобы устроить отличную пирушку!

Вскоре мы уже уплетали бутерброды, запивая их горячим крепким чаем из чашек. Да-да, из самых настоящих чашек, тоненьких, почти прозрачных, с золотым ободком – Орлен зачем-то прихватил их с собой аж две штуки. И весело болтали о всяких пустяках. Орлен смешил меня, рассказывая, как осваивал заклинание иллюзии, а я вспоминала, как тяжело мне давались любые заклинания с водой.

Я даже не поняла, как все это произошло.

Внезапно вокруг потемнело, будто мгновенно настала безлунная ночь. По днищу проскрежетало, повозка дернулась и остановилась. В полной тишине раздался странный кружащийся свист, словно что-то быстро летело по воздуху вокруг повозки, слегка царапая стекла. Сначала вдоль одного ряда окон, потом вдоль другого…

И замерло. Напротив меня.

Донесся тихий смех, от которого волосы встали дыбом.

А потом что-то черное, липкое ударилось в окно с той стороны. Повозка качнулась, стекло брызнуло трещинами.

Я дернулась, разом выронив все из рук.

Свозь трещины засочилась черная смрадная жижа, щупальцами заструился густой дым, потянулся ко мне. Повеяло диким, нечеловеческим страхом, тоскливым ужасом и безнадежностью.

Я не могла думать, не могла кричать – пробовала, но из горла вырвалось лишь слабое шипение. Даже дышать было трудно.

Сильные руки обхватили меня, не пуская, рывком выдернули с сиденья.

– Т-с-с… – Орлен вплотную прижал меня к себе.

– Сидеть, – тихо скомандовал ректор. – Всем сидеть.

Орлен еще крепче обхватил меня руками.

Над головой пронесся сгусток ослепительного света, ударил прямо в черную жижу, та хлюпнула, зашипела, пошла пузырями.

Я осторожно повернула голову.

Ректор стоял совсем рядом, широко расставив ноги, со вскинутых ладоней один за другим срывались ослепительные сгустки. Плащ куда-то делся, и рубашка чуть не лопалась на напряженных плечах. В синих глазах плясали отблески магии, непокорная прядь прилипла ко лбу, по виску и крепкой скуле текли капельки пота.

Собранный, сосредоточенный, опасный. Как тогда, в том подвале…

– Помочь? – очнулись охранники.

– Сам справлюсь, лучше не мешайте, – коротко бросил он.

– Чертовы чудища. Сто лет их не было. С чего вдруг появились – тихо бубнили охранники.

Я смотрела на ректора, обмирая от щемящей нежности. Невыносимый, ужасный, потрясающий мужчина.

– Ничего себе, – едва слышно присвистнул Орлен.

Я обернулась к окну. Трещины зарастали одна за другой. Жижа шипела, съеживалась, становилась все меньше и меньше, втягивала обратно щупальца уже не черного, а сероватого, облинявшего дыма.

Еще несколько магических сгустков – и она полностью исчезла. В окна разом хлынул солнечный свет, повозка мягко тронулась с места и покатилась, набирая скорость. Я смотрела на стекло и не верила своим глазам: оно было абсолютно целым! Будто все, что случилось, мне просто пригрезилось. Будто только что ничего не случилось…

Правда, на моем сидении валялся покусанный бутерброд, на полу – вдребезги разбитая чашка… А я сама… Ой…

– Все закончилось. Можете перестать обниматься, – раздался сверху насмешливый голос ректора.

Кто-то ехидно хихикнул.

Щеки полыхнули огнем. Я отскочила от Орлена, стряхнула бутерброд трясущейся рукой и плюхнулась на сиденье.

Да как он может?! Он же видел, что я… Что в окно… Что мы…

От возмущения я не находила слов. Я так и не успела ничего на это ответить, внезапно сзади раздался крик:

– Ингаретта! Ингаретта Фичиелл! Она, кажется, мертва!

Орлен побледнел, вскочил с места и бросился по проходу. Я побежала за ним.

Ингаретта лежала на сидении без признаков жизни. Ее лицо, которое я помнила живым и румяным, сейчас было мертвенно-белым. Даже несколько веснушек на носу словно выцвели.

А на лице и руках явственно проступили те самые узоры, которые я видела на ее щеке в ночь вечеринки. Тогда они лишь мелькнули и пропали, но теперь чернели так ярко, что не заметить их мог бы только слепой.

– Ингаретта… – Орлен присел возле нее, обхватил большими ладонями маленькую ладошку.

Я положила руку ему на плечо, чтобы поддержать. Впрочем, вряд ли ему могло стать легче от этого. В этой беде я ничем, ничем не могла помочь.

Да и кто бы мог?

Глава 14

– Посторонитесь, – раздался громкий голос ректора и всех, кто толпился в проходе, словно ветром сдуло.

Я и сама не заметила, как отошла на пару шагов.

Магистр Линард склонился над бездыханным телом девушки, пробежался руками по ее лицу, рванул ворот платья и коснулся шеи. Все напряженно замерли. Казалось, никто и не дышал, и даже повозку не так болтало ветром из стороны в сторону.

Несколько мгновений гнетущий тишины – и он коротко объявил:

– Она жива.

Потом достал малюсенький пузырек с темной жидкостью, приоткрыл ей рот и влил несколько капель. Все затаили дыхание.

Я ни на минуту не усомнилась в том, что у ректора все получится. Он же такой… Он все может, все знает и все умеет.

И сестру Орлена он тоже вылечит.

Вот сейчас она откроет глаза, обведет всех удивленным взглядом, улыбнется и скажет что-то вроде: «Эй, что вы тут столпились, что-то случилось?»

Симпатичной и жизнерадостной Ингаретте это пошло бы куда больше, чем мертвенная бледность. Только секунда шла за секундой, и ничего не менялось.

Ингаретта не шелохнулась, а на белом, как мел, лице все так же чернел жуткий рисунок. Казалось, она и не дышит.

– Что с ней? – Орлен сделал шаг вперед. – Она будет жить?

Он сверлил ректора взглядом в ожидании ответа. В этом взгляде было все – боль, отчаяние, надежда.

Ректор ответил не сразу:

– Мы имеем дело с очень сильным и древним проклятием.

– С каким? – продолжал спрашивать Орлен.

– Темная метка, – ректор указал на знаки, что покрывали лицо и руки бедняжки.

Затем отвернулся от нас и сосредоточился, шепча заклинания.

– Я видела это у нее на лице, – тихо шепнула я Орлену. – Тогда, на вечеринке.

– На какой еще вечеринке? – ректор резко повернулся ко мне.

Как он мог услышать? У него что, слух как у летучей мыши?

– Просто вечеринка… – запинаясь, начала я.

– Сирра Брентор, – сурово сказал ректор, –