Я словно слышу вопрос, который мне могут задать:

— Так почему же, мадам, вы утверждаете, что он все-таки это осуществил?

А что я могу поделать, если стала свидетелем невозможного? Мориак говорил, что видел свою Терезу в суде, Максим Дюкамп заявлял, что подарил Бовари Флоберу, а вот Питер Чейни никогда не утверждал, что Лэмми Коушен — реальный персонаж. Романистов часто спрашивают, верят ли они, что их истории правдоподобны, а все потому, что путают их с журналистами, чей долг — быть серьезными. Я заявляю, что Орланда это сделал, и не боюсь никого, кто захочет доказать обратное. Можно доказать существование чего-то. Гораздо сложнее ответить на вопрос: можно ли доказать, что это «что-то» не существует. Ведь если что-то прежде не совершалось, это вовсе не означает, что оно никогда не свершится в будущем. В 1910 году Пруст еще не написал «В поисках утраченного времени», однако совершенно неоспорим тот факт, что он вполне мог написать этот роман.

Орланда порочен, не спорю, он безнравственен — как герцог де Германт, ничего не желающий слышать о том, что кузен при смерти. Послушаем, кстати, что он сейчас говорит Алине.

— Безнравственность герцога не в том, что ему плевать на смерть кузена, тот для него — пустое место, но в том, что он притворяется, будто презирает званые ужины, а сам готов душу продать, лишь бы не пропустить ни одного!

— И Ориана ведет себя ничуть не лучше герцога, когда двумя минутами позже отказывается слушать Свана, а ведь тот сообщает ей, что ему осталось жить три или четыре месяца! Она делает вид, что воспринимает его слова как шутку.

— А эта ужасная фраза: «Вы еще всех нас похороните!», — которой заканчивается книга!

— Единственное серьезное прегрешение, с ее точки зрения, — надеть к красному платью черные туфли!

— А смерть бабушки в Венеции, которую он описывает в столь невероятном стиле: она испустила последний вздох — а он посвящает событию десять строк, ему некогда, он возрождается к жизни, ведь туман рассеивается!

— Ну-ну, будем справедливы — не десять, а двадцать! — поправила Алина, и оба расхохотались.

Да, конечно, тихий ворчливый голосок пытался взывать к ее рассудку, но Алина велела ему замолчать. В академической среде у нее никогда не было собеседника интереснее и живее. Вот же черт, неужели развлечься можно только с самим собой?! Мысли Алины перескакивают с одной темы на другую, странный молодой человек подхватывает ее идеи и развивает их, Алина перебивает его, он — ее, и оба горят и пылают… Они ненавидят общие места, хотя знают их все и смакуют удовольствие, перечисляя пирожное «Мадлен» в чашке с чаем, ингаляции, остроту Винтея — все, что создает образ и избавляет от необходимости читать.

И вдруг неожиданный вопрос:

— Вы не будете доедать?!

Мороженое растаяло, и на шоколаде проступили желтые узоры.

— Слишком много… — Она покачала головой.

— Дайте мне.

Алина с изумлением смотрела, как незнакомец берет ее креманку и ложечкой дочиста выскребает растаявшее лакомство. Так могут вести себя друг с другом только очень близкие люди, а она понятия не имеет, что их объединяет.

— Я всегда хочу есть, — объяснил он. — Наверное, это потому, что я такой молодой.

Сие любопытное замечание ничего не объяснило Алине.

— Позже человек теряет аппетит, — продолжал Орланда, — перестает поглощать еду со страстью. Тоска смертная!

«А ведь он прав, — подумала Алина. — Я уже лет десять получаю от процесса еды в лучшем случае удовольствие, но пыл утрачен навсегда». Эта мысль заставила ее забыть об удивлении из-за жеста Орланды. А он уже вернулся к герцогине де Германт и госпоже Вердюрен, и Алина выбрала развлечение, наплевав на близость.

— Академическую карьеру не сделаешь, имея особое мнение, — сказала она. — Можно высказать тонкие суждения, но не отступать от генеральной линии.

— Да вы анархистка!

— Все исследователи согласны в одном: главное — определить, какие черты характера герцогини взяты Прустом из характеров госпожи де Шевинье, графини Грейфул или графини де Кастеллан. Никто не спутает их ни с госпожой Арман, ни с госпожой Обернон, потому-то Вердюрен и не воспринимают как оборотную сторону медали. Ориану никогда не называют грубой — только высокомерной, потому что она принадлежит к сливкам общества, sic! — не может быть вульгарной, а госпожа Вердюрен груба, именно потому, что она Вердюрен. Но в «Обретенном времени» госпожа де Германт зазывает людей на свои вечера, которые никого не интересуют, — в точности как какая-нибудь Вердюрен!

Орланда был удивлен: как она хороша, когда вот так оживлена — глаза блестят, кровь играет! Она всегда задвигала меня, а когда я заставляю ее противостоять мне, она оживает, ей смешно, она… осмеливается. Правда в том, что она не может жить без меня.

* * *

Орланда не спросил себя, может ли он жить без нее.

* * *

Альбер удивился, когда Алина вернулась в семь вечера. Он предполагал найти ее за письменным столом, немного бледную и усталую после долгих часов усердной работы, и нате вам — она разрумянилась, она смеется, у нее вид девчонки, прогулявшей школу.

— Ты дома? — удивилась она. — Что, уже так поздно?

— Да где ты была?

Она не придумала заранее, что будет говорить, и соврала — совершенно инстинктивно:

— Да так, прогулялась вокруг дома — мне нужно было размяться.

— Вокруг дома? Я жду тебя уже полтора часа!

— Невероятно! Я и не заметила, как пролетело время.

Алина поразилась тому, как быстро и ловко она соврала, и тут же спросила себя, зачем это сделала. Мы ели мороженое с молодым человеком, которого я не знаю, и говорили о Прусте, в котором он прекрасно разбирается… Такие вещи мужчинам не говорят — они могут вас неправильно понять! Конечно, если мужчина доверчив, а женщина — фантазерка… Но мы живем вместе уже десять лет, и я за это время не совершила ни одного неожиданного поступка. Я предельно пунктуальна, чищу зубы: каждый вечер — для своего дантиста, каждое утро — из заботы о внешности, сразу оплачиваю счета, опорожняю кишечник точно через четверть часа после завтрака, помню, когда подходит срок делать очередную противостолбнячную прививку… Если я скажу Альберу, что разговаривала в сквере с двадцатилетним парнем, он ответит, что я наивная психопатка и что в следующий раз меня похитят, свяжут, накачают наркотиками и я проснусь в одном из борделей в Рио, — потому что беспокойство за меня заставит его забыть, что похищают только молодых девушек! Да, сегодня вечером будет благоразумнее солгать и никогда больше не терять рассудок настолько, чтобы отправиться в кафе с незнакомцем.

Они с Альбером спокойно поужинали в большой кухне, посмотрели по телевизору отличный фильм и отправились спать.

«Вот уж действительно безумие! — думала Алина, вставая на весы (перечисляя свои «правильности», она забыла упомянуть еженедельное взвешивание женщины, заботящейся о фигуре) — шоколадный соус был жидковат, мороженщик по воскресеньям небрежничает… вот и все, что я себе позволила! Стоит, однако, признать, что настроение у меня утром было хуже некуда, а сейчас я чувствую себя такой живой! С какого это перепугу парню позарез понадобилось поесть со мной мороженого? Мне ни на минуту не показалось, что его интересует что-то, кроме разговора…»