Капитан ощутил, как по фальшборту «Смоляного» прошла дрожь беспокойства. Он успокаивающим жестом сжал в руке планшир и заговорил вслух, хотя и негромко, обращаясь к живому кораблю.

— Нет, я ни о чем не жалею, — заверил он корабль. — Ты это заслужил. Я взял то, что было тебе нужно, и меня не заботит, может ли кто-то другой понять или простить меня. Я лишь опасаюсь, что это принесет неприятности всем нам. Ничего больше. Но я найду способ все уладить. Можешь не сомневаться.

И, словно выражая разом благодарность и верность, корабль набрал скорость.

— И к чему такая спешка? — фыркнув, буркнул стоящий у румпеля Сварг.

Багорщикам пришлось ускориться, подлаживаясь к ходу судна. Лефтрин снял руки с планшира, засунул в карманы и прислонился к стенке палубной надстройки, чтобы не путаться под ногами у команды. Он ничего не сказал никому из них, а те знали, что не стоит обращаться к нему, когда он стоит вот так, весь в размышлениях. У капитана трудности. Он справится с ними сам, без помощи команды. Именно так поступают капитаны.

Лефтрин выудил из одного кармана трубку, из другого — табак, но затем убрал их обратно, поняв, что не может вернуться на камбуз за огоньком. Он вздохнул. Лефтрин был торговцем в традиции Дождевых чащоб. Прибыль крайне важна. Но и верность тоже. И человечность. Калсидийцы предложили ему план, сулящий богатство. Если только он согласится предать Дождевые чащобы и убить разумное существо, словно обычное животное, то получит целое состояние. И свое предложение они замаскировали под угрозу — обычный для калсидийцев способ вовлекать кого-либо в дело. Началось все с «торговца зерном», который поднялся на борт «Смоляного» в устье реки Дождевых чащоб, чтобы угрожать Лефтрину. Синад Арих был настолько откровенен, насколько это возможно для калсидийца. Герцог Калсиды держит в заложниках его родных, и он пойдет на все, чтобы добыть части драконьего тела старику на лекарство.

Лефтрин думал, что видел купца в последний раз, когда высадил его в Трехоге, думал, что угроза для него и его корабля миновала. Но нет. Если калсидиец однажды вцепился в тебя, то уже никогда не отпустит. Еще в Кассарике, перед самым отплытием, кто-то поднялся на борт и оставил под дверью маленький свиток. В тайной записке говорилось, что вскоре на борт поднимется сообщник. Если капитан будет с ним сотрудничать, ему щедро заплатят. Если же нет, всем станет известно, как он поступил с диводревом. И тогда он погибнет — как человек, как судовладелец, как торговец. И Лефтрин не был уверен, не повлияет ли это на мнение Элис.

И последнее подозрение было влиятельней первых трех несомненных фактов. Его совершенно не прельщало предложение калсидийца, хотя прежде он сомневался, не уступит ли принуждению. Но теперь Лефтрин знал точно: никогда. Стоило ему услышать, как драконьи хранители возмущенным шепотом обсуждают предложение Грефта, и он понял, кто предатель. Не Грефт — пусть юнец считает себя образованным и свободомыслящим, но Лефтрин повидал таких ребят. Все политические идеи и «свежие» мысли мальчишки пусты. Хранитель всего-навсего повторяет убедительные слова кого-то из старших. Причем не Карсона, с облегчением понял Лефтрин. Есть чему порадоваться. Ему не придется ссориться из-за этого со старым другом.

Это Джесс. Охотник поднялся на борт в Кассарике, якобы нанятый тамошним Советом торговцев, чтобы обеспечивать драконов пищей в пути. Либо Совет понятия не имел о другом его нанимателе, либо коррупция достигла такого размаха, что даже думать об этом не хотелось. Тревожиться об этом сейчас было некогда. Его забота — охотник. Джесс явно искал подходы к Грефту, болтал с ним у костра каждый вечер, обещал, что научит лучше управляться с охотничьим снаряжением. Лефтрин видел, как он втирается в доверие к юноше и завоевывает его уважение, как вовлекает его в замысловатые философские беседы, подводя к мысли, будто Грефт сам видит, насколько узки и наивны взгляды его товарищей. Это Джесс убедил мальчишку, будто бы предводительство обязывает совершать немыслимые прежде поступки ради «высшего блага» тех, кто слишком мягкосердечен, чтобы признать такую необходимость. Джесс укрепил его убеждение, что он возглавляет драконьих хранителей. Сам Лефтрин находил это маловероятным. Он видел лица других ребят, когда те обсуждали предложение Грефта. Все как один были неприятно поражены. И даже его бесхребетные подпевалы, Кейз и Бокстер, не шагнули вслед за ним на эту зыбкую почву. Они только переглядывались, словно растерянные щенки. Выходит, Грефт не обсуждал с ними прежде этот вопрос.

Таким образом, Лефтрин вычислил источник этих ядовитых идей. Джесс. Джесс наверняка облек их в логичную и вполне прагматичную форму. Джесс намекнул мальчишке, что настоящему предводителю иногда приходится принимать трудные решения. Настоящие предводители порой вынуждены совершать опасные, неприятные и даже безнравственные поступки ради тех, кто следует за ними.

Например, изувечить дракона и продать его частицы чуждой силе, чтобы набить собственные карманы.

И юнец оказался достаточно легковерным, чтобы прислушиваться к словам мудрого старого охотника и выдавать его мысли за свои. И когда его выступление провалилось, бесчестье коснулось только Грефта. Дружба Джесса с остальными хранителями не пострадала, зато охотник узнал, как они относятся к забою драконов ради денег. Что весьма печально — сам Лефтрин считал, что Грефт способен со временем возглавить отряд, когда набьет достаточно шишек на пути наверх. Впрочем, он решил, что эта оплошность станет одной из таких шишек. Если юноше хватит выдержки, он сделает выводы из случившегося и двинется дальше. Если же нет — что ж, некоторые матросы становятся капитанами, а другим не дослужиться и до помощников.

Как бы там ни было, промашка Грефта пролила для Лефтрина свет на происходящее. Он и раньше подозревал Джесса, однако теперь знал наверняка. Когда Лефтрин в первый раз беседовал с охотником наедине и обвинил его в пособничестве калсидийскому купцу, тот даже бровью не повел. Он тут же признался и предположил, что теперь, когда между ними не осталось недомолвок, работать вместе будет куда как проще. Капитан до сих пор скрипел зубами, вспоминая, как гнусный негодяй ухмылялся, предлагая замедлить ход баркаса: тогда драконы, хранители и остальные охотники ушли бы далеко вперед, а они с легкостью прикончили бы отстающего зверя.

— И как только мы избавим бедолагу от мучений и разделаем тушу, то развернем судно и направимся в открытое море. Нет нужды ни заходить в Трехог или Кассарик, ни даже проходить мимо них при свете дня. Мы доставим груз прямиком к побережью. Когда окажемся на месте, я подам сигнал особым порошком — он испускает ярко-красный дым почти без огня. Печки с камбуза будет довольно. Нам навстречу выйдет корабль, и мы отправимся в Калсиду за деньгами, каких тебе с командой не потратить вовек.

— На борту «Смоляного» находится не только моя команда, — холодно заметил Лефтрин.

— Это я заметил. Но, между нами, по-моему, женщина от тебя без ума. Так не церемонься с ней. Скажи, что увезешь ее в Калсиду, где она будет жить как принцесса. Она согласится. А тот щеголь, что ее сопровождает, только и мечтает, чтобы добраться до цивилизации. Скорее всего, ему безразлично, куда ехать, лишь бы не в Дождевые чащобы. Или включи его в уговор. — Охотник ухмыльнулся еще шире и добавил: — Или просто избавься от него. Лично мне без разницы.