На следующее утро миссис Фолей уехала домой в Лезерхед, и весь оставшийся день Томас с Сильвией пытались быть хорошими мужем и женой. Сильвия наглаживала Томасу рубашки, жилетки и нижнее белье и складывала их в чемодан. Сам же Томас, придвинув кресло поближе к гладильной доске, пытался читать вслух воскресную газету, которая пестрила историями о господине Хрущеве, требующем от Америки отозвать испытания ядерного оружия в тихоокеанской зоне. Но Сильвии все это было неинтересно. Она грустила, а когда они собрались пить чай, то по рассеянности забыла намазать тост маслом, просто положив на него сардины. И, опять же, — за столом она только и говорила, что про свое дерево сумах, которое посадила за домом: уже середина апреля, а ветки до сих пор остаются голыми!

— А что, если у него уже вообще никогда не вырастут листья? — вдруг сказала она. — И теперь ни одно дерево сумах не покроется листьями — ни в одном саду, ни у кого на всем белом свете?

Томас никак не мог взять в толк — то ли у Сильвии какие-то свои, собственные страхи, то ли она так отреагировала на все эти статьи о ядерном оружии. Но одно было очевидно: его жена ужасно подавлена, и оба они бессильны что-либо исправить за такой короткий срок.

Ближе к полудню, на подлете к аэропорту Мельсбрек, самолет начал заходить на посадку. Все ниже и ниже они пролетали над пригородом Брюсселя, где-то на северо-западе. Томас потянулся к иллюминатору, пытаясь разглядеть сквозь табачный дым в салоне хоть какие-то очертания выставки. Но нет — наверное, они подлетали с другой стороны. Внизу проплывали бесконечные поля, похожие на неровные заплатки, состроченные стежками изгородей и речушек. Вот появилась милая и ухоженная деревушка, а за нею, что было очень странно, вдруг потянулась череда длинных, одноэтажных бараков. Они стояли группами, в четыре ряда, и между ними черным крестом была прочерчена дорога. Томас насчитал сорок рядов таких бараков, разбросанных по голому безжизненному ландшафту, как будто специально выделенному под это странное поселение. Все это можно было бы принять за лагерь для военнопленных, но это были новые, свежие постройки. К тому же Томас не был уверен, что во время войны на территории Бельгии размещали военнопленных.

Однако самолет летел дальше, и поселение исчезло из виду.

Прибыв в аэропорт, Томас дождался своего багажа (два пухлых чемодана) и последовал в зал прибытия. Его встречала девушка-хостес, но на этот раз — не Аннеке. Девушка просто сопроводила Томаса до такси и сказала водителю, куда ехать.

Добирались гораздо медленней, чем в предыдущий раз. Водитель по-французски рассказывал Томасу, что за последние пару месяцев пробки на дорогах становились все длиннее и длиннее, а теперь, когда до открытия выставки остается всего три дня, стало совсем уж невыносимо. Томас рассеянно поддакивал, без особого желания поддерживать разговор. В конверте, который вручила ему девушка-хостес, были указаны координаты, где ему предстоит расположиться. «Мотель ЭКСПО, модуль 419». Томасу сообщалось также, что он будет проживать вместе со своим соотечественником — мистером Эй Джей Баттрессом. Томас попытался не строить никаких предположений, хотя сама формулировка «модуль 419» навевала мысли о спартанских условиях и тесноте.

Минут через двадцать по левую сторону дороги из-за деревьев показались сверкающие шары Атомиума: казалось, на спадающем за горизонт сером вечереющем небе взошло сразу несколько полных серебристых лун. Грусть как рукой сняло. Уже завтра Томас окажется там, под сенью Атомиума! Сама эта мысль наэлектризовывала, как вспышка. Этот огромный монумент символизировал самые большие ожидания Томаса! Он представлял, как на несколько месяцев окажется внутри сложного часового механизма, способного запустить стрелки совершенно иного исторического процесса. И разве возможно усмирить это чувство ликования? Как тут не отдалиться от той, другой жизни, которую он временно отверг, но в которой по-прежнему пребывает его Сильвия? Эта мысль словно делила все его существо пополам.

Еще через десять минут такси свернуло с главной дороги, двигаясь в сторону небольшой деревни Веммель, насчитывающей несколько десятков добротных домиков из красного кирпича. За деревней тянулись луга с мирно пасущимися козами и овцами и снующими повсюду курами. Вся эта живность жила своею безмятежной, преисполненной лености жизнью, и откуда им было знать, что прямо за поворотом назревают великие события?

Миновав деревню, такси свернуло налево. Проехав еще минуту-другую по извилистой и тенистой тополиной аллее, машина остановилась у большого жилого комплекса с длинными домами-времянками. Томас сразу узнал этот «лагерь для военнопленных», хоть и видел его только из окна самолета. Он уже пожалел о таком сравнении.

Поднялся шлагбаум, машина подъехала к небольшому деревянному домику, внутри которого располагался ресепшн. Томас вошел внутрь и увидел сидящего за столом смурного юношу, в котором угадывалось явное сходство с молодым Джозефом Сталиным.

— Здравствуйте, здравствуйте, мистер Фолей, и добро пожаловать в наш мотель «ЭКСПО Веммель»! Мы тут завершаем последние недоделки, но, думаю, вам у нас понравится. Завтракать вы можете в столовой, с семи до девяти. К вашим услугам — прачечная и часовня. Службы будут проводиться по воскресеньям — на английском и других языках. В полночь мы закрываемся. Если вдруг приедете позже — жмите на звонок, вас впустят. Гостям оставаться на ночь запрещено. Вот, пожалуйста, ваш ключ.

Как объяснил «Сталин», модуль 419 располагался в самом конце комплекса. Томас еле тащил свои чемоданы, с трудом лавируя между снующими повсюду строителями. Уже наносился на штакетник последний слой бледно-голубой краски; некоторые рабочие, взобравшись на стремянки, крепили к карнизам яркие тенты, чтобы хоть как-то расцветить эти угрюмые, мрачные постройки из шлакобетона. Откуда-то сбоку выскочил парень с тачкой, с верхом заполненной влажным красновато-бурым грунтом, и чуть не проехался колесом по ноге Томаса. Другой строитель как раз прибивал к двери табличку с цифрой 412, и Томасу теперь легко было ориентироваться.

…Он зашел внутрь и прикрыл за собой дверь. Все звуки улицы сразу исчезли. Томас оглядел комнату: похоже, сосед уже вселился, потому что на одной кровати лежал чемодан. Томас присел на свободную кровать — ту, что ближе к окну, и вздохнул. Спать есть где, мебель тоже имеется: вдоль стены — большой гардероб, стол с приставленным к нему стулом. Есть и небольшая ванная с душевой кабинкой, раковиной и унитазом. Том вернулся в комнату и снова сел на кровать. Через слуховое окно в потолке проглядывало солнце, отбрасывая на линолеум мягкое квадратное пятно света. Кровати были без одеял, подушек и постельного белья — просто прикрыты тонкими стегаными покрывалами. Кажется, у них, континентальных европейцев, это называлось словом duvet. За окном раздавались приглушенные голоса рабочих, но внутри дома стояла полная тишина. Похоже, никто из других соседей еще не вселился.

Томас прилег на кровать, взъерошил волосы, подложив руки под голову. Ну вот, путешествие закончено, он на месте. Что дальше?

Ну да, он распакует чемоданы, разложит все по полкам. Потом возьмет такси и поедет проведать «Британию». Затем нужно будет где-то поужинать, желательно — не в одиночестве. Сейчас полпятого, на час позднее, чем в Лондоне. Томас попытался представить, что из еды приготовит себе Сильвия. И она наверняка будет обедать на кухне. В полном одиночестве.