Рядом находилась мужская школа, и иногда мы видели, как возле нее мальчики играли на зеленой лужайке. Это вызывало некоторое возбуждение среди части девочек, особенно по воскресеньям, когда мы шли на утреннюю службу в деревенскую церковь, и мальчики занимали места прямо напротив нас. Лавиния, конечно же, была в первых рядах среди тех, кто проявлял заметный интерес к мальчикам. Записки тайком передавались через проход, и для некоторых девочек воскресенье было важнейшим днем в неделе по причине, которая не могла бы обрадовать викария или грозную директрису школы мисс Дженшен.

Лавиния снова попала в беду во время второго года нашего пребывания в Меридиан-Хаузе, и это было неизбежно, поскольку по характеру этот случай был схож с первым.

Большую часть времени она не обращала на меня внимания, вспоминая обо мне только тогда, когда ей требовалась помощь в учебе. У нее было свое небольшое окружение — они были известны как «гуляки». Они считали себя взрослыми, знающими жизнь и любящими мирские блага, были очень смелыми и дерзкими. Лавиния была королевой этой маленькой группы, ведь большинство из них могло только теоретически обсуждать близкие их сердцу темы. Лавиния же имела практический опыт.

Когда она особенно сердилась на меня, она обращалась ко мне полным презрения тоном:

— Ты… девственница.

Я часто думала, что если бы я знала, что Лавиния будет принадлежать к этой группировке, я могла бы оставаться в своем уютном доме, занимаясь с мисс Йорк и дорогой Полли, и уехать только тогда, когда возникнет крайняя необходимость.

Полли писала мне, старательно выводя буквы. Она научилась писать, когда Том уходил в море, и таким образом могла поддерживать с ним тесную связь. Ее слова часто были написаны не правильно, но исходящая от них теплота успокаивала меня.

Во время учебы я часто думала о ней и Эфф и в летние каникулы съездила навестить их. Я провела там чудесную неделю. Сестры жили хорошо, обе имели способности к бизнесу. Полли быстро установила дружеские отношения с «платящими» гостями, а Эфф была воплощением высоких моральных качеств, что было очень нужно для поддержания порядка.

— Мы являем собой то, что отец назвал бы хорошей командой, — заявила мне Эфф. В то время она была особенно оживленной, потому что «Нижний этаж, 32» (так она называла постояльцев нижнего этажа в приобретенном новом доме) привезли с собой мальчугана. Они обе были очень довольны и разрешали ставить коляску в саду, что было очень удобно, так как Эфф с Полли в любой момент могли выйти в сад и погулькать с малышом. Эфф всегда называла своих жильцов «Верхний этаж, 30», «Первый этаж, 32».

Это были изумительные дни, когда Полли слушала мои школьные новости, а я знакомилась с биографическими данными или идиосинкразиями «Верхнего этажа» или «Цокольного помещения».

Например, «Верхний этаж» оставлял текущие краны, а «Первый этаж» не содержал должным образом свою часть лестницы; жильцы «Нижнего этажа, 32» на самом деле не принадлежали к высшему обществу, но им многое, конечно, прощалось, поскольку они привезли мальчугана.

— Он славный паренек. Ты бы видела, как он мне улыбнулся, когда я выходила от них. — Я поняла, что, как и в случае с Бренчли, они возмещали ребенку недостающее внимание со стороны родителей.

Отправляться с Полли в «Вест» осматривать большие магазины, бродить по рынку субботним вечером, когда зажжены фонари и в их свете лица продавцов отливают алым цветом, глядеть на розовые яблоки, наваленные грудой на прилавках, слушать крики «Свежая селедка, моллюски и мидии», проходить мимо старого знахаря, который клянется, что его лекарства могут вылечить выпадение волос, ревматические боли и любые болезни, поразившие тело… все это было очень волнующим и нравилось мне.

Полли давала мне понять, что я являюсь самым дорогим для нее человеком. Это очень успокаивало меня, и, когда мы расставались, я чувствовала, что никогда не потеряю ее.

Она любила мои рассказы. Я много рассказывала ей про мисс Дженшен, нашу строгую директрису.

— Эта ваша директриса — настоящая мегера, — волнуясь, комментировала Полли, а когда я подражала мадемуазель учительнице французского языка, она, заливаясь смехом, бормотала:

— Эти иностранцы… Настоящие чудаки! Я думаю, что вы над ней очень потешаетесь.

Все это казалось невероятно забавным — гораздо более веселым, чем было на самом деле. Когда я уезжала, Эфф сказала:

— Смотри, приезжай снова.

— Дорогая, думай о нас, как о своей семье, — сказала Полли. — Вот что я тебе скажу. Там, где я, — всегда твой дом.

Как это успокаивало меня! Я всегда помнила об этом.

Во время последнего семестра, который я проводила в Меридиан-Хаузе, Лавиния и две другие девочки были пойманы, когда они возвращались поздно ночью. Они подкупили одну из служанок, чтобы та впустила их, и были задержаны на месте преступления учительницей, которая, страдая от зубной боли, спустилась вниз за лекарством. Ее приход в холл совпал с тайным возвращением заговорщиков.

Сцена была ужасной. Лавиния вернулась в комнату, в которой она жила со мной и еще одной девочкой. Мы были, конечно, посвящены в тайну, поскольку это происходило уже не в первый раз.

Лавиния была потрясена.

— Из-за этого будут неприятности, — сказала она. — Эта хитрая мисс Спенс! Она поймала нас, когда мы входили.

— Вас впустила Энни? — спросила я. Энни была доверенной горничной.

Лавиния кивнула.

— Ее уволят, — сказала я.

— Я думаю, что да, — беззаботно сказала Лавиния. — Мне кажется, что нам завтра достанется. Подожди, вот услышит старуха Дженшен.

— Вы не должны были вмешивать Энни.

— Как же мы могли сделать иначе?

— Вы не должны были ее втягивать в это дело.

— Не будь дурой, — огрызнулась Лавиния, но она очень волновалась.

И на это были причины. Последствия оказались гораздо более существенными, чем мы предполагали. Бедная Энни была немедленно уволена. Мисс Дженшен вызвала к себе замешанных в этой истории девочек и, по словам Лавинии, без конца твердила им о том, как ей стыдно, что девочки ее школы так плохо и вульгарно себя ведут. В конце концов их отослали в свои комнаты, сказав, что это еще не конец истории.

Семестр уже почти закончился, и накануне нашего возвращения леди Харриет получила письмо, в котором мисс Дженшен сообщала ей, что будет лучше, если Лавиния перейдет в другую школу, и что она сожалеет, но для нее в Меридиан-Хаузе не будет места в следующем семестре или в обозримом будущем.

Леди Харриет была в ярости оттого, что школа отказалась принять ее дочь. Она не допустит этого. Леди Харриет и мисс Дженшен напоминали двух командиров, идущих в битву. Леди Харриет начала с того, что написала мисс Дженшен письмо, в котором предполагала, что, возможно, письмо директрисы было несколько необдуманным. Сама она, леди Харриет, обладала определенным влиянием и хотела, чтобы ее дочь по крайней мере еще один год оставалась в Меридиан-Хаузе. Мисс Дженшен ответила, что Лавинии будет лучше в любом другом месте, и добавила, что в данном случае и ей самой тоже будет лучше.