— Точно не знаю. Премьера прошла с большим успехом. Занавес поднимали раз десять. Мы с Левой окончания оваций ждать не стали, прошли за кулисы. Дождались, когда занавес окончательно опустили, поздравили Анюту, остальных исполнителей и вместе с Николаем и его генералом отравились в буфет, выпить шампанского. Там был накрыт фуршет. Но по дороге я задержалась на минутку с Полиной Караваевой, это наша артистка, и в буфет мы пришли чуть позже вместе с Полиной, с Додиком Фельцманом из оркестра и еще с одним музыкантом. Не помню его имени, инструмент гобой, кажется? Потом появился директор с городским руководством, произнес речь о том, как важно нести культуру в массы, и о том, какое значение партия и правительство уделяют развитию музыкального, и в том числе оперного, искусства. Затем поздравил всех с успешной премьерой. Затем выступил режиссер и долго и прочувствованно благодарил всех за оказанное доверие и за высокую оценку его работы. Хотя никто его работу еще толком и не оценил. После выступил второй секретарь и поздравил всех с достойным результатом коммунистического труда. Потом… — вспоминала Зинаида Андреевна, постукивая пальчиками по подлокотнику, — потом… ах да. Потом вылез Вадим Яузов и от лица артистов поблагодарил партию и правительство за заботу и доверие, но его уже почти не слушали, а разбились на кучки и принялись налегать на выпивку и закуску. Вот тут-то все и вспомнили об Ане. Думаю, прошло не меньше получаса, может, минут сорок. Еще минут пять мы рядились, кого за ней послать. Николай хотел сходить за женой. Но у него на руке висела генеральша и никак не желала отпускать его, Вадим еще предлагал, но это не понравилось Николаю, пришлось идти мне.

— И вы сразу же отправились за Щербатовой, по пути ни с кем не разговаривали и никого не встречали?

— Ну, я же вам уже говорила. В непосредственной близости от грим-уборной — никого. Я пришла. Постучала на всякий случай, ответа не услышала и открыла дверь, — тут голос Зинаиды Андреевны слегка дрогнул. — Аня сидела в кресле перед зеркалом, все еще в гриме, в костюме, с рассыпавшимся по коленям букетом. Было такое впечатление, что она едва вошла к себе, села на стул, тут ее и… Ну, в общем… убили. — Это слово артистке определенно далось с трудом.

Капитан пытливо взглянул на Зинаиду Андреевну, размышляя, было ли это искренним проявлением чувств или игрой.

Да, Зинаида Андреевна Барышева была определенно не глупа, решительна, наблюдательна, уверена в себе. Сильная натура. Могла бы она убить? Безусловно. Характера бы хватило, но вот мотив для убийства должен был быть очень весомый. А для убийства Анны Щербатовой очевидных мотивов не наблюдается.

— Скажите, Зинаида Андреевна, вы не заметили ничего подозрительного или странного в грим-уборной, когда вошли в нее?

— Странного? — выпятив нижнюю губу, задумалась Зинаида Андреевна. — Знаете, я, когда Аню увидела, сразу же всю гримерку взглядом окинула. Убийцу, что ли, искала? — криво усмехнулась она. — Но ничего такого не заметила. Все было как всегда. На вешалке приготовлено новое Анино платье, она его специально к премьере шила. В нем и будут хоронить. Под вешалкой стояли туфли, на столике обычный беспорядок, очень много цветов, даже в ведре стояли, уборщица наша специально еще до спектакля принесла, свет горел очень ярко, поэтому все предметы ясно выделялись. Ой! А вы знаете, вспомнила! Перстень пропал!

— Какой перстень?

— Перстень, очень старинный, очень дорогой, его Ане муж незадолго до премьеры подарил! Красивый такой, с голубым камнем. Сразу видно, жутко дорогой, хотя Аня его и не оценивала. Аня в нем спектакль пела, а когда я ее убитой нашла, перстня на пальце уже не было.

— Можете нарисовать, как он выглядел? — попросил капитан, пытаясь вспомнить, упоминался ли в протоколе перстень с голубым камнем.

— Пожалуйста. Попробую. Камень был довольно крупный, а оправа немного грубоватая, — беря у Евгения Александровича блокнот и карандаш, объясняла Зинаида Андреевна. — Вот, взгляните.

— Благодарю.

— А кто же все-таки, по-вашему, мог убить Анну Щербатову?

— Не знаю, правда. Не знаю.

Из театра Евгений Александрович вышел лишь под вечер, артисты уже к вечернему спектаклю начали готовиться.

Он пересек площадь, прошел мимо памятника Глинке и вышел на набережную канала. Солнце еще не село, но вечерняя прохлада медленно окутывала город. Евгений Александрович дошел до ближайшего спуска к воде и, присев на гранитные, нагретые солнцем ступени, задумался, вглядываясь в черно-зеркальную гладь канала.

Дело об убийстве артистки Щербатовой выходило интересным.

Во-первых, театр. Во-вторых, число подозреваемых. Их вроде бы и много, а копни поглубже, и нет никого. И тем не менее в деле имелся загадочный человек в синем халате, высокий и худощавый, личность которого капитан, как ни бился, так и не смог установить. Ни один сотрудник театра не сознался, что проходил по коридору в указанное время в синем халате или даже без него. И, в-третьих, перстень. Целью убийства была кража? Или перстень украли, чтобы увести в сторону следствие? Еще один вопрос, на который у капитана пока не было ответа.

6 сентября 1955 г. Ленинград

— Женя, помоги Люське одеться. Я сегодня в отделе политинформацию провожу. Мне доклад надо повторить, — в одной руке держа стакан с чаем, а в другой — тетрадку с записями, попросила капитана жена.

— Ура, меня папа оденет! — обрадовалась Люська и заболтала босыми ножками, как пропеллером.

— Ну, давай одеваться, — озадаченно почесал макушку Евгений Александрович. — Что сперва надеваем? Трусики?

— Не-а. Трусики я уже надела. И маечку тоже. Теперь чулочки надо, вон они на стуле у кроватки лежат.

— Они не налезают. Люсь? Они не натягиваются, — пыхтел, сидя на коленках перед дочкой, Евгений Александрович.

— Пап, а ты собери их гармошкой, мама так всегда делает, — посоветовала Люся, гладя папу по голове маленькой нежной ручкой, от чего капитан счастливо щурился и улыбался.

— Так. Справились. Теперь что?

— Теперь поясок с резиночками. Вон он, — встав на стул, указала Люсенька.

— А пристегивать как?

— Ну, папка, ты такой большой, а не умеешь чулочки пристегивать.

— Я же их не ношу, — оправдался капитан. — А сама ты не справишься?

— Не-а.

— Вера, пристегни ребенку чулочки, у меня не выходит, а тебе вслух почитаю, — отчаянно позвал на помощь жену капитан.

— Жень, ну, что ты, как ребенок. Вот же все просто, — в секунду справившись с делом и снова возвращаясь к тетрадке, проговорила Вера.

— Ну, — подмигнув дочке, спросил Евгений Александрович. — Теперь платье?