Галя слушала мать, и ей хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что все это не дурной сон. Она предпочла бы, чтобы в тот момент остатки дворянской крови вскипели в ее жилах, взяли верх над здоровыми пролетарскими генами, и она шлепнулась бы в неприличный для комсомолки обморок. Меньше чем за час Галина успела лишиться революционных предков, своей безукоризненной пролетарской биографии, а потом и знатного происхождения вместе с состоянием.

Несмотря на полный сумбур в голове, она успела понять: карты — это их крест, проклятие семьи.

Вскоре после похорон, а точнее, на следующий день, они с мамой уехали в Геленджик. И отъезд их напоминал скорее бегство. Оглушенная давешними откровениями Галина не задавала вопросов. Ей было все равно, куда они едут, зачем, почему так спешно и что делать со школой.

Геленджик— курортный город, напоминающий, если смотреть из иллюминатора самолета, огромного дракона, который приполз на водопой, сунул морду и передние лапы в Черное море, да так и застыл, окаменел. «Так себе легенда, — думала Галина, вполуха слушая словоохотливого таксиста. — Очень уж похожа на байку о происхождении Медведь-горы в Крыму». Она-то сразу заметила это сходство, но промолчала, задумчиво глядя на открывавшийся морской пейзаж.

— Здесь бухта, — продолжал расписывать преимущества геленджикских пляжей таксист, — вода как в корыте, нагревается на солнышке — милое дело! Если, конечно, ветер сильный с моря, то нагоняет холодной водички. Но и то, как правило, только на глубине холодно. Плывешь, плывешь — тепло, а зависнешь поплавком, опустишь ноги в глубину— холодит…

Под эту болтовню Галя постепенно отходила. Солнце, море, лето, юг. Не хотелось думать; о плохом.

Поселились они не в пансионате, а в частном секторе, где у мамы оказались друзья. Сняли тесный душный сарайчик по сходной цене. Зато море было совсем рядом. Если по прямой, то вообще рукой подать. Можно было доплюнуть до полосы прибоя прямо с порога. Неудобство заключалось в том, что домик стоял над высоким обрывом. Галя даже затруднялась припомнить, сколько крутых истоптанных ступенек приходилось преодолевать, чтобы спуститься к пляжу или подняться потом обратно, — целое путешествие. Так что плевать в море можно было сколько угодно, а вот для того, чтобы искупаться, приходилось сначала изрядно попотеть.

Но все равно Гале нравились эти нежданные каникулы. Она часами просиживала на пляже и постепенно оживала после перенесенного. Солнце, воздух и вода делали свое дело.

Только на людей, играющих в дурачка и козлика, девушка смотрела уже без прежнего презрения и брезгливости.

Однажды город накрыло градом. Огромные, с голубиное яйцо, ледяные ядра падали на землю, зарываясь в мягкую землю, уходя в песок на два-три пальца. Отдельные шальные экземпляры прошивали насквозь подгнившую дранку и разбивались о дощатый пол. Одна такая градина ударила по железной спинке Галиной кровати и разлетелась, обрызгав колючими осколками ее и маму. Они забились под панцирную сетку, забаррикадировались матрасами и пережидали стихию, обнявшись и дрожа от страха.

Обошлось без жертв, но лестница оказалась засыпана льдом так, что никто не рискнул ступить на нее, пока град не растаял. На целый день жители домов над обрывом оказались отрезаны от моря. Мама отправилась в город за покупками, Галя осталась в сарайчике с книгой Дефо наедине.

Злоключения известного островитянина, уже однажды прочитанные, не вызывали особого интереса, и девушка решила прогуляться по этому «шанхаю», может быть, познакомиться с кем-то, а то дни, проводимые на пляже, стали уже походить на монотонные школьные будни.

Заблудиться здесь было сложно: вдоль обрыва, примерно в пяти метрах от него, проходила узкая улочка, по которой едва ли мог проехать «Запорожец», не говоря уж о более крупной машине. По правую руку, на той стороне улочки, которая была дальше от моря, а следовательно, и от обрыва, стояли довольно приличные дома коренных жителей, на фундаментах, с крыльцами, окнами, телевизорами и холодильниками. По левую руку, кое-где нависая над обрывом, как брови над веками, громоздились понастроенные изо всего, что попало под руку, сараюшки и будки, которые эти самые местные жители сдавали отдыхающим «дикарем».

Собственно бродить имело смысл только по левой стороне, ибо правая отгородилась от сторонних глаз заборами и, чуть что, отбрехивалась собачьими глотками.

Галина брела вдоль неказистых построек, большинство из которых было закрыто на пустяковые навесные замки, — отдыхающие кто подался в город, кто двинулся в обход обрыва на море. Знакомиться было не с кем.

И вдруг Галя увидела глаз.

Она сделала шаг, и глаз скрылся за доской, прежде чем девушка сообразила, что именно успела увидеть. Определенно, это был человеческий глаз, смотревший на нее из какой-то щели. Только он был очень большим, просто-таки огромным.

В великанов, циклопов и прочую чудь комсомолка Галина не верила, но глаз-то она видела!

Она остановилась и сделала шаг назад, стараясь не выпустить из поля зрения то место, откуда смотрели на нее секунду назад. Ничего такого. Еще шаг — мимо. Но в какой-то момент сквозь жидкий кустик мелькнуло что-то белое.

Галина осторожно, чтобы не вспугнуть нечто и не испугаться ненароком самой, двинулась в замеченном направлении.

Миновав кустик, она увидела приоткрытую дверь домика, построенного из старых теннисных столов, и почти сразу же из этой щели вновь глянул на нее огромный вытаращенный глаз. Глянул — и тут же исчез.

Лазить по чужим домикам, конечно, возбранялось, но любопытство взяло верх. Галина сделала еще шаг, еще, взялась за ручку двери…

Тут глаз снова выглянул из своего укрытия и на сей раз замер на месте, уставившись на Галину. Она вскрикнула, подалась назад, оступилась и упала, уронив какие-то доски, дырявую шайку и еще всякий хлам, издавший жуткий грохот и лязг.

Из загадочной двери тотчас выглянул мужчина. Пожилой мужчина в растянутой, серой от небрежной стирки майке. Половина его лица была покрыта пышной мыльной пеной, другую он успел побрить.

Но Галина, вытаращив глаза, смотрела не столько на него, сколько ему за спину, ожидая, что следом выскочит обладатель страшного глаза.

— Что за шум? — довольно миролюбиво для потревоженного хозяина спросил мужчина. — Что за испуганный вид?

Галя не сразу пришла в себя. А когда пришла, то кивнула на сарай:

— Там у вас глаз!

— Глаз? — удивился тот. — Какой еще глаз?

В Галине проснулась комсомольская бдительность, а этот человек явно что-то скрывал, корчил сейчас из себя простачка.

— Я видела, — сказала она, поднимаясь. — Там у вас огромный глаз.

Мужчина озадаченно посмотрел себе за спину, потом расплылся в улыбке:

— Точно! Глаз! И еще ухо, горло и нос. Желаете посмотреть?