– Второй… – пробормотал Гринвуд, разумея бедолагу-негра, стащенного покойным крокодилом с берега. – Первого тот уволок, а второй?..

Но и второго следов не было видно, а искать тело, понятно, охотников не нашлось. Переглянувшись, молча согласились с тем, что пропал без вести.

– Между прочим, – подал голос Ванденберг, – мне показалось, пока вся эта каша была, один выстрел прозвучал где-то там, – он ткнул пальцем на восток.

Симпкинс так и вскинулся:

– Да?! А я-то подумал, мне это то ли мерещится, то ли от нашей пальбы эхо… Было, значит?!

Никто не рискнул утверждать, что слышал что-либо. Симпкинс нахмурился.

– Так долго ли проверить, – сказал Реджинальд. – Эмиль, – обратился он к Ванденбергу, – а ну-ка…

Ванденберг предпочел вооружиться английским карабином Ли-Энфилд, так называемым «джунгли-карабином». Из него он и шарахнул в синее африканское небо.

Все замерли, вслушиваясь. И вот оттуда, куда показал Ванденберг, донесся дальний, но отчетливый ответный выстрел.

* * *

Лицо Симпкинса за несколько секунд сыграло целую гамму эмоций:

– А!.. Что я говорил?! Люди… то есть белые люди! То есть…

– Это ни о чем еще не говорит, – сдержанно произнес Гатлинг.

– Не говорит, так скажет! – задорно распетушился детектив, и, словно в подтверждение его слов, с востока долетел еще выстрел.

– Ответьте, – распорядился Реджинальд.

На этот раз выстрелил Эйленс. И тут же ответили, и вроде бы звук стал поближе… хотя, наверное, это лишь почудилось. Но, во всяком случае, связь явно установилась.

Симпкинса начальственно залихорадило:

– Та-ак, надо подготовиться. Черт их знает, кто они такие! Вдруг вздумают катер захватить? Может, к тому берегу пристанем?..

Несмотря на суету, какие-то резоны в словах сыщика были. Насчет другого берега, правда, Моррелл сказал, что там-то как раз можно сесть на мель, поэтому после некоторых дебатов сошлись на полумерах: вытравить швартов подлиннее, так, чтобы в случае чего его можно было обрубить, мгновенно включив «самый полный» – ну, а чтобы до этого не дошло, почти всем мужским составом, кроме рулевого, механика и негров, от которых толку чуть меньше нуля, во всеоружии быть на палубе. Тогда у тех, кто появится на берегу, не должно возникнуть никаких соблазнов.

Негров приняли на борт, отправили в трюм, велев не высовываться, чего они делать и не собирались. Дохлого крокодила, брезгливо морщась, отпихнули шестами, течение выволокло его из заводи, потащило дальше…

Симпкинс энергично взял организацию встречи на себя. Распределил личный состав по борту катера так, чтобы мгновенно и убийственно открыть огонь по берегу – если что. Вивиан Гатлинг он велел отправляться в каюту, но та заявила, что будет вместе с мужем и от него ни на шаг. Симпкинс хотел было настоять на своем, но взглянул на ее лицо, на лицо супруга – и отступился от них. В конце концов, муж и жена – одна сатана, их дело.

С востока долетел очередной выстрел, теперь уже точно ближе, нет сомнений. Ему ответили одиночным, дав понять, что слышат, ждут.

Реджинальд ощутил, что ожидание нервно поджимает его, во рту пересыхает, то и дело хочется облизать губы… Заметив это, он встряхнулся, сказал себе: «Я спокоен…» чувствуя рядом дыхание жены. Все будет хорошо!

Ван Брандт предостерегающе поднял руку.

– Идут, – сказал он после краткой паузы.

Через несколько секунд и Реджинальд услышал отдаленный шорох. Кто-то продирался сквозь заросли. Коллинз предложил крикнуть, но идею не поддержали. Зачем, в самом деле?.. Скоро все станет ясно.

И верно, вот уже пошло движение. Листва заколыхалась, сотрясаемая еще неведомыми людьми, послышался невнятный гомон… Наконец заросли раздвинулись и предъявили экипажу G-201 человека.

Белого. В новенькой, отличного качества и ладно пригнанной тропической экипировке. В пробковом шлеме, ставшем уже объектом иронии при изображении европейцев в Африке. Взгляд Реджинальда сразу заметил, что устойчивого местного загара, как, скажем, у Ланжилле, у этого человека нет: стало быть, в тропиках недавно. Выражение худощавого, со впалыми глазницами и щеками лица вряд ли можно было назвать приветливым, скорее оно было настороженным и недоверчивым. И в руках человек держал наготове автоматическое оружие: массивный пистолет-пулемет наподобие американского «томпсона», но поувесистее, покрупнее и с секторным горизонтальным магазином, а не с дисковым.

Тем не менее интонация голоса этого человека была вполне корректной, когда он негромко, но внятно сказал:

– Guten tag! Wer sind Sie?

Занятно было видеть Симпкинса в данный момент.

Круглое загорелое его лицо с приоткрытым ртом и выпученными глазами было идеальной иллюстрацией к идиоме «потерял дар речи».

На миг с ним это и случилось. Гатлинг среагировал быстрее.

– Вы говорите по-английски? – крикнул он.

Человек с автоматом чуть помедлил, прежде чем сказать:

– Та. Немношко. Плехо.

И обернувшись, окликнул:

– Ханс!

Из зарослей возник Ханс – помоложе, круглолицый и улыбчивый.

– Требуется переводчик с английского?..

…Через пять минут американцы знали, что непредвиденный случай свел их с экспедицией Берлинского географического общества. Семь человек, превосходно вооруженные и снаряженные, даже с походной рацией. Тот, что вышел на берег первым, – руководитель экспедиции, магистр Генрих Шеффлер. Переводчик Ханс Бродманн оказался биологом, коллегой Йенсена. По-английски он говорил прекрасно, кроме того, как выяснилось, вполне приемлемо мог объясняться по-французски. Ну а пятеро прочих – так или иначе специалисты разных направлений.

Разумеется, немцев прежде всего интересовала причина стрельбы: шум-гром экспедиция Гатлингов подняла знатный. Пришлось объяснить.

– Приносим вам соболезнования, – вежливо сказал за всех Бродманн.

Первое время так и переговаривались: одни на борту, другие на берегу. Затем Реджинальд спохватился:

– Да что ж мы так и будем?.. Прошу к нам, здесь и побеседуем.

Реджинальд Гатлинг крайне негативно относился к Гитлеру, к его идеям и созданному на их основе политическому режиму. Особенно после прошлогодних Олимпийских игр в Берлине, где эти идеи и режим явили себя во всей отвратительной красе. Однако Реджинальд считал, что надо быть справедливым и не распространять неприязнь на обычных граждан Германии, тем более на коллег-исследователей. К людям науки он относился с неизменным уважением.

Немцы не стали возражать и всем личным составом перебрались на катер. Гатлинга удивило то, что у них нет местных проводников, о чем он простодушно и сказал.