— Хм-хм.

— … Кристина Даэ выбрала деньги и титул. Но еще не поздно удержать ее от рокового шага! — возвестил Альфред, — Нужно рассказать ей, какой Эрик замечательный человек и как больно его ранит ее уход. Этим займешься ты.

— Почему я-то?

— Потому что у тебя французский лучше, — скромно сказал Альфред. — А мой словарный запас ограничен, с ним о серьезных материях не порассуждаешь.

Здесь Альфред был прав. Нельзя взывать к чувствам девушки, оперирую такими фразами как «Добрый вечер,» «Париж — столица Франции» и «Где уборная?» Но фон Кролоки так просто не сдаются.

— Тебе не кажется, что с моей стороны это будет лицемерием? — Герберт гнул свою линию. — Зачем я буду предлагать Призраку то, что мне самому даром не нужно?

Юный вампир задумался, но вскоре его лицо прояснилось.

— Если ради хорошего дела, то можно и душой покривить.

— Я вампир, у меня нет души.

— Покриви тем, что есть.

— Ага, вот сейчас найду лук со стрелами и пойду девиц уговаривать. А крылья у меня сами собой прорежутся! — взорвался Герберт. — Вот скажи, какого ангела я, вампир, буду помогать двум смертным во время моих каникул?! Я виконт фон Кролок, а не сваха на заработках!

— Просто… просто Призрак проявил гостеприимство.

Герберт снова уселся на пол и принялся задумчиво заплетать волосы. Гостеприимство… Вампиры очень серьезно относятся к гостеприимству. Тон здесь задает Дракула — несмотря на то, что его родословной можно дважды обмотать земной шар по экватору, он самолично открывает гостям дверь и помогает с багажом. А его дочери всегда приходят пожелать постояльцу добрых снов… иногда раза три за ночь. Но и другие семейства не отстают в плане гостеприимства. В любом респектабельном вампирском замке вам предложат спальню с огромными сводчатыми окнами, выходящими на обрыв с журчащей горной рекой или на скалу, поросшую узловатыми соснами.! Частью сделки так же является кровать, увешанная бязью паутины, массивный дубовый шкаф, который шатается, если моль внутри ведет себя слишком разнузданно, и толстый слой пыли, который способствует отличной звукоизоляции…

О человеческом гостеприимстве Герберт фон Кролок имел крайне смутное представление. Вроде бы, когда-то он мог войти в любой дом в деревне, попросить кружку молока и получить кружку молока. Не разбавленного святой водой и без серебряного подстаканника. Но это было так давно. Тем не менее, раз уж он проснулся без инородного предмета в районе груди, то можно было смело говорить о гостеприимстве. Пожалуй, Призрак действительно заслуживает награды.

Но было здесь что-то еще.

Вампир подумал про вчерашний спуск в подвалы. Если прислушаться — причувствоваться? — то можно ощутить, что сама атмосфера здесь пропитана безнадежной печалью. Знакомое чувство. Кем бы ты ни ощущал себя, один взгляд в зеркало развеет все иллюзии, и сердце заноет от того, что ты там увидишь или не увидишь. И непонятно что хуже. И ничего, ничего с этим уже не поделать. Ты тот, кем родился… или кем умер.

А он ведь так и не смог позабыть летнюю ночь, которая, вероятно, была очень теплой, из тех, что смертные называют «бархатными.» Воздух был наполнен запахами спелой пшеницы и цветов, распустившихся в саду несмотря на неравную борьбу с сорняками. Цикады вовсю наяривали на своих флейтах. Даже легкий ветерок, который лениво, вполсилы шевелил ветки, не мог их успокоить. Иными словами, это была превосходная ночь для прогулки на кладбище, которое вампиры воспринимали как продолжение заднего двора. Но лишь оказавшись за воротами, Герберт увидел отца. К счастью, в одностороннем порядке. Такое столкновение чревато крупными неприятностями. Потому что граф был сильно не в духе. Плечи его были опущены, руки с побелевшими костяшками сжимали надгробие. Виконт мысленно перебрал свои проступки за последнее десятилетие, но за ним не водилось ничего настолько серьезного, чтоб отец пришел в такую ярость. И только когда по скулам графа потекли слезы, Герберт понял, что ошибся. Гнев здесь не причем. А когда он услышал слова, произнесенные хриплым шепотом — хриплый шепот ведь мужественнее чем всхлипы — все стало на свои места. С ума сойти! Виконт никогда и помыслить не мог, что для отца все это значило так много! Песни жнецов, и ветер, который, приминая пшеницу, катается по полю будто огромный кот по ковру, и вкус разгрызенного колоса, и теплая рука девушки, которая ничего про тебя не знает и поэтому совсем тебя не боится.

Увы, это были не праздные разговоры про удел немертвых да про крылья ночи. Это было по-настоящему. От отца разило точно такой же беспросветной тоской, как сейчас в подземельях. Уж лучше бы алкоголем! В какой-то момент молодой вампир почувствовал, будто его обманули, украли его суверенное право на слабость. Если отцу так плохо, то ему-то каково должно быть?

Больше всего Герберту хотелось подойти к отцу и потереться о плечо, бормоча что все будет хорошо. Но это было равносильно тому, чтоб шагнуть в вольеру к тигру и завязать ему хвост узлом. Стараясь не наступить на какой-нибудь особенно хрустящий сучок, вампир развернулся и пошел обратно в замок. В данный момент он был последним, кого граф хотел бы видеть…

Тот случай надолго отучил виконта от прогулок на кладбище. Да и от прогулок вообще.

— Гостеприимство, говоришь? А вообще-то да. Да, именно, оно самое. Ну ладно, уговорил. Заскочу в ванную, а потом так уж и быть, навещу фроляйн Даэ. Но только ради тебя, cheri. Заруби себе на носу — ты мне должен! — подмигнув Альфреду, вампир сорвал с него полотенце и, помахивая трофеем в воздухе, выбежал из комнаты.

А через час он покинул подземные апартаменты, чтобы расквитаться… то-есть, расплатиться с Призраком за его гостеприимство.

О появлении Сары доктору Сьюарду сообщил грохот. Точнее, это была целая симфония, в которую вплелись разнообразные звуки, включая звон упавшего подноса, тихое треньканье чайной ложки и сдавленный вопль официанта, пролившего на себя горячий чай. Подобно средневековому монарху, Сара путешествовала с личными глашатаями. Ее перемещения обычно сопровождались именно такими звуками, потому что при виде эмансипированной девицы люди испытывали столь сильное желание потереть глаза, что тут же роняли все, что держали в руках.

Приподнявшись, доктор Сьюард с улыбкой помахал девушке. Обменявшись приветствиями, коллеги принялись за чай, который был торжественно преподнесен пожилым официантом, обладателем самых крепких нервов.

— Как мило, что вы пригласили меня, доктор Сьюард, — девушка взяла с блюдца кусочек сахара, по привычке поднесла его к губам, но остановилась. Грызть сахар в таком роскошном ресторане наверняка моветон. А хочется! Ведь с тех пор, когда от нее все еще прятали сахарницу, прошло всего-то несколько месяцев.

— Ну что вы, Сара, это удовольствие для меня. Просто хотел узнать про ваши ощущения после нашего сеанса.

— Великолепно! Вы были полностью правы, когда посоветовали мне…эээ… — девушка задумчиво прищурила один глаз, — принять мою индивидуальность! В брюках чувствую себя гораздо лучше, а короткие волосы помогли мне сократить время, затрачиваемое на ванну, на целых 18 процентов. То-есть, на 54 минуты. Так что теперь я могу больше времени уделять науке.