Прокурор города товарищ Устюгов, в сущности, был достоин обычной человеческой жалости. Во-первых, он страдал от диабета, и, очевидно, из-за этого тело его было чересчур объемным и неповоротливым. На лице, заплывшем нездоровым жиром, проступали близко посаженные к переносице маленькие глазки, приплюснутый нос тонул посреди надутых щек, а тройной подбородок спускался по короткой шее, перекрывая воротник форменного мундира.

Специфические особенности фигуры прокурора усугублялись тем, что доблестный служитель Фемиды всем своим обликом походил на хряка тети Баси по прозвищу Фомка – такие же маленькие глазки, такие же надутые щеки, такой же приплюснутый нос и вдобавок манера передвигаться с опущенной головой, характерная для обоих. Единственное различие, которое, очутись они рядом, сразу бросилось бы в глаза, – это бородавка около правой ноздри прокурора Устюгова, коей хряк Фомка по счастливой случайности не обладал.

Кроме первого несчастья, вызванного диабетом, прокурор Устюгов страдал еще одним недугом – он хронически не переваривал евреев. Весьма похвальная для государственного чиновника черта у прокурора Устюгова граничила с настоящей бедой. Сказать, что он не любил евреев, было бы неправдой. Прокурор Устюгов их ненавидел. Ненавидел настолько, что, когда он вдруг вспоминал об этих недостойных существах, из его груди вырывался какой-то нечеловеческий рык. Эмоции, которые при этом переполняли прокурора, были такими сильными, что немедленно подскакивало артериальное давление, в крови резко увеличивалось количество сахара, а потому у дальнейшего развития событий было всего два варианта: либо получить апоплексический удар, либо впасть в диабетическую кому.

Клапаном, который спасал его от подобной перспективы, был портрет Карла Маркса, помещенный на стене кабинета прямо напротив массивного стола, заваленного бесчисленным количеством папок. Из-за этого портрета коллеги прокурора считали Устюгова чуть ли не либералом. В эпоху, когда во всех чиновничьих кабинетах на видном месте красовались изображения руководителей страны вкупе с бессмертным Сталиным или, на худой конец, – Лениным, одиноко висящий на полосатых обоях портрет основателя марксизма выглядел несколько странно. Впрочем, свою верность основной линии партии прокурор Устюгов доказывал наличием сразу трех бронзовых статуэток Вождя Народов. Одна стояла у него на столе по правую руку, другая – там же, но, на всякий случай, по левую, а третью статуэтку он поместил внутри книжного шкафа со стеклянными дверцами, задрапированными синими занавесками. Когда в кабинет входил какой-нибудь сановный посетитель, прокурор Устюгов открывал дверцы шкафа, якобы для того, чтобы достать необходимый ему справочник, и тогда посетитель мог созерцать тайно хранимый третий бюст, стоящий посредине центральной полки.

Что касается Карла Маркса, то о том, насколько важным для прокурора был этот человек, говорил сам факт приобретения его портрета. Едва заняв свой кабинет, Устюгов не стал дожидаться, пока на покупку соответствующего изображения выделят казенные деньги. Из очередной получки он лично передал завхозу необходимую сумму, и, когда тот доставил портрет из магазина, Устюгов сразу же запер дверь, вбил в стенку гвоздь, а затем, кряхтя и отдуваясь, долго прилаживал к нему веревку, болтающуюся позади рамы. Покончив с этим и усевшись в кресло напротив портрета, прокурор наконец понял: спасен. Теперь, во время накатывающего на него приступа ненависти, он презрительным шепотом бросал прямо в глаза бородатого основоположника:

– Висишь, жидовская морда! Это я собственноручно вздернул твою мерзкую физиономию. Погоди, – зловеще выговаривал он заветные слова, – придет время, и все ваше поганое племя будет болтаться рядом.

Некая двусмысленность ситуации, связанная с тем, что рядом с портретом могли «болтаться» только такие же портреты, видимо, не смущала доблестного прокурора. Зато в процессе этой своеобразной медитации внутреннее напряжение спадало, давление приходило в норму, а укол инсулина довершал возвращение Устюгова в прежнее работоспособное состояние.

Рационального объяснения своей ненависти к евреям у прокурора не было. Из глубин сознания всплывала некогда запомнившаяся фраза: «Они нашего Христа распяли». Но поскольку Устюгов был правоверным и последовательным материалистом, то в мифического Христа, враждебного основным идеологическим установкам партии, он, естественно, не верил. Более того, когда он пытался представить себе загадочную фигуру, распятую на кресте, то никого, кроме Феликса Вальдемаровича Калуна, соседа по лестничной площадке, представить почему-то не мог.

Справедливости ради надо добавить, что у прокурора Устюгова была еще одна удивительная черта характера. Кроме абстрактной ненависти к евреям, доблестный страж порядка на дух не переносил большинство сотоварищей, близких ему по происхождению и по расположению на ступеньках властной вертикали. У каждого из них были свои, на взгляд прокурора, отвратительные качества, думая о которых он впадал в хроническую бессонницу, а если вдруг удавалось уснуть, то скрежетал зубами так, что жена выскакивала из спальни, доставала запрятанную среди нескольких сберкнижек маленькую иконку и горячо молилась о сошествии на чело супруга ангельской благодати.

Ангел со своей благодатью почему-то медлил, зато число тех, кто отравлял сон прокурора, множилось день ото дня. Но первым в этом длинном ряду неизменно стоял сосед по лестничной площадке и одновременно директор школы № 1/бис Феликс Вальдемарович Калун. Однажды, расслабившись в теплой компании и основательно превысив меру алкоголя, которую Устюгов в смертном бою с самим собой пытался держать у безопасной черты, он разоткровенничался с Феликсом Вальдемаровичем до такой степени, что невольно выложил свою самую страшную тайну. За семью замками самой страшной тайны скрывалось то, о чем давно уже догадывались все сотрудники городской прокуратуры женского пола: их непосредственный начальник был импотентом.

Феликс Вальдемарович поклялся, что нигде и никогда, а тем более под самой изуверской пыткой, применяемой сотрудниками госбезопасности, не выдаст доверенную ему информацию. В чем, правда, прокурор Устюгов усомнился уже на следующий день, когда протрезвевший директор школы встретил его во дворе и, держа за лацканы прокурорской шинели, свистящим шепотом предложил устроить консультацию у знаменитого специалиста по мужским проблемам Ефима Беленького.

Об этом докторе прокурор Устюгов, конечно, знал. Но как только он представлял себе, что придется спускать штаны перед представителем ненавистного ему народа, у него тотчас же поднималось давление, увеличивалось количество сахара в крови, и требовалось немедленно созерцать портрет Карла Маркса, чтобы не допустить худшего. Одним словом, назло доктору Беленькому прокурор Устюгов решил оставаться импотентом, но и знаменитому специалисту по мужским проблемам это тоже не должно было так просто сойти с рук. Для этого требовалось незамедлительно разработать хитроумную комбинацию, чтобы на длительный срок отправить его куда-нибудь подальше, и желательно по милой сердцу прокурора статье УК «За контрреволюционную агитацию и пропаганду».