«Пока не поздно, надо браться за руки и выходить на улицу. Если грузины не захотят протестовать, значит, они выродились. Для многих других единственный выход – уйти во внутреннюю эмиграцию... Я не боюсь гражданской смерти. В свое время, моими угнетателями были сами грузины, ложь, агрессивное невежество и самоуправство правящей части моего собственного народа. Именно от них я и мне подобные уходили во внутреннюю эмиграцию».

«Мы должны научиться ощущать нарушения своего человеческого достоинства. К сожалению, многие мои сограждане больше чувствительны к оскорблениям национальной чести, но не унижению человеческого достоинства, наносимого рабством и несправедливостью, ложью и низостью».

К половине второго ночи коньяк закончился. Большая часть командированных специалистов разбрелась по своим комнатам.

Два капитана, соседи Сан Саныча, ещё вели неспешный пьяный разговор, но он, памятуя о намеченном на утро выезде, попрощался с ними и покинул застолье.

Не включая света, прошёл в комнату. Раздеваясь, изредка косился в окно.

Лунные ночи в южных широтах бывают необыкновенно романтичными…

По-восточному крупная луна заливала ярким светом лежавшую в полутора десятках метров дорогу. На её фоне густой неухоженный кустарник казался заночевавшим на обочине сказочным чернильно-чёрным облаком.

Ночной город воспринимался исключительно мирно. Не верилось, что всего в нескольких кварталах от гостиницы до сих пор лежат не убранные трупы его жителей.

Не спалось.

Сан Саныч включил висевший над кроватью ночник и, достав из полевой сумки общую тетрадь и карту, занялся составлением отчёта о результатах командировки.

Минут через сорок его запал иссяк.

Спрятав бумаги в сумку, майор положил её под кровать, выключил ночник и залез под одеяло. Стоило заложить руки за голову и закрыть глаза, как сразу же стал слышен шелест листьев росшего за окном клёна. Ветер…

Уставшему за день офицеру в этом шелесте послышался шум двигателя его УАЗика. Перед внутренним взором возникла смазанная скоростью обочина цхинвальской дороги. "Вид из окна движущегося автомобиля или поезда напоминает размытую акварель", – отметил Сан Саныч и сам же удивился этой ассоциации.

– "Сакартвело гамарджос!" («Славься Грузия!», более дословный перевод – «Добрый день, Грузия!» – груз.)– скривившись, зачем-то озвучил он раздражавший его лозунг грузинских националистов.

Ассоциации – странная штука.

Память тут же услужливо подсунула немецкий аналог произнесённого грузинского лозунга: "Deutschland über alles!" Некоторое время Сан Саныч размышлял о разнице между безобидным "Deutschland überall!" («Германия повсюду!» – нем.)и приобретшим одиозную славу «Deutschland über all (über alles)!» («Германия превыше всех (всего)!» – нем.).

"Всей разницы —ничего не значащий пробел, а как меняется смысл… – вздохнув,отметил майор. – Всё зло от пробелов и пауз!" – решил он.

Впрочем, не только пробелы, но и слова значат ровно столько, сколько мы в них вкладываем. В этом смысле все три лозунга не стоили сколь-либо серьёзного внимания.

Не спалось.

После спиртного во рту было сухо. Хотелось пить.

Сан Саныч рывком сел, кашлянул и, чертыхнувшись, вытащил из-под кровати дорожную сумку. Извлёк из её недр кроссовки, обулся.

Перед глазами продолжала мелькать пыльная акварель цхинвальской обочины.

Ассоциации – странная штука.

Пока майор утолял жажду прямо из-под крана, мысль прыгнула от дорожных акварелей к акварелям Гитлера. С тех времён, как вернувшийся с войны дед привёз трофейный альбом с репродукциями работ германского фюрера, тот так и хранился в домашней библиотеке семьи Сан Саныча. "Трофейные акварели, чьей бы кисти они не принадлежали, в любом смысле были куда безобиднее, чем, к примеру, втихаря привезённый "Вальтер", – подумал Сан Саныч. Растиражированное официальной пропагандой мнение о вожде германских наци, как о довольно посредственном художнике, он не разделял. Впрочем, не считал того и гением живописи, просто ему претила манера официальных идеологов рисовать канувшие в Лету исторические фигуры какой-нибудь одной краской. "Интересно, а рисует ли ботоно Звиад?" – ухмыльнулся майор, закрывая кран и вытирая губы тыльной стороной руки.

Тогда мало кто знал, что давний знакомец Сан Саныча – Звиад Гамсахурдиа – неплохой филолог, увлекавшийся одно время переводами Шекспира на грузинский. Впрочем, личные впечатления Сан Саныча от встречи с грузинским филологом (и по совместительству фюрером) оставляли желать лучшего… Да и сама встреча была вовсе не по поводу, который в приличной компании принято называть "приятным".

– Пошёл на хрен! – заявил Сан Санычу уставший замотанный полковник, начальник отдела Оргмобуправления. – Сначала твоё руководство просит зачислить этого пацана в штат, а теперь хочет вычеркнуть его оттуда безо всяких на то оснований!!! Передай своим начальникам – в гробу я видал их просьбы!!! Передай! У меня есть вполне внятно написанные приказы и инструкции. И это они регламентируют мои решения, а вовсе не просьбы твоих гавриков! Без приказа об увольнении в запас или без выписки из приговора военного трибунала об осуждении этого грузина за дезертирство – нового солдата не получите!!!

– А третьего пути нет? – спросил Сан Саныч и передал полковнику завёрнутую в газету бутылку армянского коньяка.

– Саша! – скривился полковник, принимая бутылку и пряча её в ящик стола. – Как только, так сразу! Но без законного основания – не могу! НЕ МОГУ! – повторил он по слогам.

– Палыч! Не лечи меня, будто кроме увольнения или выписки из приговора, для твоей конторы других законных оснований не бывает! Ведь бывают? – уточнил Сан Саныч и, недовольно поморщившись, полез в портфель за второй бутылкой.

– Бывают! – вздохнул Палыч и жестом показал, что вторую бутылку не возьмёт. – Есть ещё комиссование по здоровью или "Справка о смерти"!

– Типун тебе на язык! – перекрестился Сан Саныч. – Пусть живёт!

– Тогда звиздуй к укрывающим его неформалам! – разозлился полковник. – Ежели они выдадут тебе бумагу с печатью, что рядовой Реваз Ревазашвили укрывается у них, и выдан не будет – закрою тебе дырку в штате! – полковник по-восточному вскинул растопыренную ладонь и с характерным грузинским акцентом добавил: – Мамой клянусь!!!

Судя по всему, визит русского офицера в штаб-квартиру грузинских неформалов озадачил и изумил исполнявшую обязанности секретаря худющую и злую как чёрт пожилую грузинку. Уставившись на Сан Саныча, словно гипнотизирующая кролика змея, она прошипела, что лидеры «Общества Руставели» «с оккупантами не общаются».