– Это я так, от скуки. Скоро уж на улицу отпустят.

– Ты давай скорей поднимайся, – сказал Лапа. – У нас тут ребят много. Весело.

– Ладно, – согласился Шурик.

Лапа ему понравился. У него был вздёрнутый нос, круглое лицо и почти совсем белые волосы. Наверное, Лапа недавно бегал на улице: волосы под шапкой у него слиплись сосульками и прильнули к голове. А сейчас эти сосульки постепенно поднимались и торчали, как иголки дикобраза. Лапа выглядел немножко смешно, но было сразу видно, что он добрый.

Алька нетерпеливо заёрзал на стуле. Лапа поглядел на него, а потом перевёл глаза на Шуркин рисунок.

– Хороший какой! – сказал он.

– Да ну… – отмахнулся Шурик. – Ерунда.

– Знаешь что? Дай мне эту картинку, – вдруг попросил он. – Можно?

– Да пожалуйста, – сказал Шурик. – Мне что, жалко, что ли?

Алька опередил Лапу и сам отлепил листок от стены. И сразу заявил:

– Нам уже пора.

Шурик слышал, как за дверью Лапа сказал Альке:

– Хороший…

Но о Шурике он так сказал или о рисунке, было непонятно.

После этого целых пять дней никто не заходил к Шурику.

На шестой день забежал Алька. Он зачем-то захотел узнать, что такое «архитектор».

– Ну, это вроде инженера, – объяснил Шурик. – Он придумывает, как дома строить. Чертежи чертит. Ты не знал, что ли?

– Я-то знал, – хитро улыбнулся Алька. – Я думал, ты не знаешь.

– Я знаю, – сердито сказал Шурик. – А ещё я знаю, что у тебя, Алька, совести совсем нисколько нет. Целую неделю не мог зайти. Я тут скоро взбешусь.

Алька покосился на дверь и рассеянно проговорил:

– Да, понимаешь, дела всякие. Каникулы…

То, что дел у Альки много, и так было видно: все руки в царапинах и даже на лбу царапина.

– Ну хорошо же… – обиделся Шурик. – Дела так дела… Я завтра и без вас на улицу выйду.

– Выходи завтра! – почему-то очень обрадовался Алька. – Завтра – это хорошо. Мы тебе знаешь что покажем?..

Мама отпустила Шурика на улицу не на следующий день, а в тот же вечер. Шурик надел зимнее пальто и валенки с галошами. Мама закутала ему шарфом шею. Шурик не спорил. Он хотел только поскорее оказаться на улице. Скорей!

Дверь открылась, и прохладный, пахнущий талым снегом воздух ударил в Шуркино лицо. Шурик закашлялся от неожиданности. Но он тут же зажал рот варежкой: кашель могла услышать мама.

Шурик спустился с крыльца.

Лужи подёрнулись уже тонким синим ледком.

Ветки молодых берёз, которые днём были мокрые, теперь тоже покрылись прозрачной корочкой.

Они будто в стеклянные трубочки оделись на ночь.

Было ещё светло, в просвете между домов растекался жёлтый закат.

Дома вокруг оказались вовсе не одинаковыми, как раньше думал Шурик. Они были двухэтажные, пятиэтажные, трёхэтажные. И штукатурка у них была разноцветная: розовая, светло-жёлтая, голубоватая.

Шурик обогнул свой розовый дом и вышел со двора на улицу. Она оказалась короткой, и в конце её стояли сосны. Через три минуты Шурик уже подошёл к ним.

Сосен было штук двадцать или немного больше. Они стояли довольно далеко друг от друга.

Но это были не одинокие лохматые сосны с кривыми стволами, а настоящие дочери леса: тонкие, прямые, с густыми верхушками. И хотя кругом поднимались большие дома, сразу было видно, что когда-то здесь шумел бор.

Шурик поднял голову, чтобы лучше разглядеть верхушки сосен. Поднял, да так и остался стоять.

Высоко на стволе Шурик увидел птичий домик.

Это был ярко-зелёный скворечник с коричневой крышей и окошками, нарисованными белой краской. Было что-то очень знакомое в этой птичьей избушке. И Шурик вспомнил, вспомнил сразу… Вон и жестяной петушок торчит над крышей. Такой домик был на Шуркином рисунке на главной улице пёстрого города.

Удивлённый Шурик оглядел сосны. На разной высоте к тонким золотистым стволам под шатрами густых веток были приколочены маленькие теремки и избушки. Розовые, оранжевые, голубые, с окнами, нарисованными разными красками… Почти все такие, как на Шуркиной картинке. Только вместо дверей на домиках чернели круглые отверстия.

Целый птичий город пестрел под неярким вечерним небом.

Шурик стоял, разглядывал скворечники, смотрел в серое с синеватым отливом небо. Там висело чуть заметное белое облачко. Лёгкое, весеннее.

Вдруг совсем неожиданно подкралась к Шурику обида. Он не хотел этого, но кто-то будто зашептал на ухо: «Картинку-то унесли. И не сказали ничего. А ты лежал дома. Один».

Шурик медленно опустил голову. Стали чужими и неприветливыми высокие сосны.

Он пошёл назад, к своему дому. И увидел вдруг два куска фанеры, привязанные к тонкому стволу.

Синим карандашом кто-то вывел на верхнем куске твёрдые буквы:

А на нижней фанерке косым почерком были выведены слова:

ГОРОД ВЕСЕННИХ ПТИЦ.

СТРОИЛИ ВСЕ.

Главный архитектор Шурик Мотыльков.

Шурику стало хорошо-хорошо, словно кто-то подошёл сзади и ласково обнял его за плечи. Так же хорошо бывает ещё, когда пригладит волосы неожиданный тёплый ветер или когда с закрытыми глазами лежишь на траве, и солнце щекочет лицо мягкими лучами…

Шурик снова окинул взглядом свой птичий город и подумал, что совсем скоро прилетят скворцы.

Весна…

Потом он зашагал домой. Он решил, что ничего не скажет Альке. Завтра Алька поведёт Шурика к соснам, чтобы удивить его, показав разноцветные скворечники. И, увидев Город весенних птиц в ярких утренних лучах, Шурик обрадуется так, будто пришёл сюда впервые.

Обрадуется и Алька…

Был уже совсем вечер, и уже первая звёздочка проклюнулась над Алькиным домом. Жёлтая маленькая звезда…

Ребята сидели на кирпичах, которые остались от ремонта котельной, и молчали. Они думали о Белом Олене.

Историю про Белого Оленя только что рассказала Людмила. Эта девчонка вместе с братом Павликом приехала на каникулы к Алькиным соседям. Она знала, наверно, целую тысячу всяких историй про приключения, но сказка об олене и его друзьях была лучше всех. В ней говорилось, как однажды охотники принесли в зоопарк оленёнка со светлым, будто серебряным мехом и как он тосковал по густым тёмно-зелёным лесам, которые росли у подножия высокой Белой горы. Оленёнок не помнил матери, а помнил только Белую гору с серебристым блеском на склонах. Он был тогда ещё непонятливый и думал, что эта гора и была его матерью: ведь он такого же серебристого цвета.