Вспомнив то, что было до этого, Фарис рывком повернулся со спины набок и прижал колени к животу, как от удара. Ни боли, ни холода больше не было, и это оказалось самым ужасным, что могло случиться с осужденным на смерть у столба. Это значило, что кто-то развязал ремни и вернул его, полумертвого, к жизни.… К жизни? А зачем ему такая жизнь?!

– Проснулся? Вот и славно. Кофе хочешь? – раздался где-то рядом голос.

Мягкий уверенный голос человека, едва знакомого Фарису. Теперь был понятен запах трав, смешанный с ароматом кофе, и ясно, почему не болят наверняка обмороженные руки и разбитое лицо. Лекарь, недавно приехавший в Нисталь. Фарис видел его пару раз, но особо не приглядывался. Никакого интереса чужестранец для него не представлял, и вообще, целительством должны заниматься женщины. В крайнем случае, старики или калеки, как однорукий Нафаль. А молодой парень, собирающий травки да коренья, не носящий даже короткого меча и вряд ли знающий, с какой стороны за него браться, вызывал у потомственного воина рода Джейхан нечто среднее между брезгливостью и недоумением.

Над ним даже одну из любимых озорных шуточек Фариса нельзя было сыграть, потому что ни чести, ни интереса в шутках над человеком, не способным за себя постоять. Так что обращал на него Фарис не больше внимания, чем на пыльную чинару рядом с крыльцом харчевни. А теперь вот как повернулось… Что ж ты наделал, целитель! Зачем?

Должно быть, этот вопрос непослушные губы прошептали вслух, потому что сидящий рядом хмыкнул.

– Если бы я сам знал. Хотя скажу так: мы нужны друг другу, Фарис. Ты – мне, а я – тебе, и от этого никуда не деться. Так что насчет кофе?

«Нужны? Да кто тебя просил, недоумок?» – хотел сказать бывший ир-Джейхан, однако губы снова перестали слушаться. Добраться бы до двери, шагнуть в леденящую круговерть вьюги – вон, как подвывает за окном! – и вытерпеть всего несколько минут.… А потом – блаженная тьма без боли и стыда.

– Даже не думай об этом, парень, – решительно произнес ненавистный голос, и еще сильнее запахло кофе.

Глиняная чашка оказалась у самых его губ, и Фарис почти против воли сделал глоток густой горьковатой жидкости, как раз в меру горячей, благоухающей дорогими приправами. А потом, сообразив, что именно сказал чужак, едва не захлебнулся следующим глотком.

– Да не читаю я твоих мыслей, успокойся. – Теперь в голосе слышалась явная насмешка. – Вполне хватает обычного житейского опыта, чтобы понять, что у тебя на уме. Только знаешь ли, Фарис, для тебя сейчас смерть – слишком большая роскошь. Твои спутники мертвы, а ты – нет, следовательно, что-то или кто-то пощадил тебя. Непонятно кто и неизвестно зачем… Тебе самому разве не интересно?

Вожделенная дверь была совершенно недостижима, так что Фарис лежал, стараясь не вслушиваться, но голос, мягкий, как шкурка новорожденного ягненка, завораживал, словно сам втекая в уши.

– Я уверен, что ты не виноват в том, за что тебя приговорили к смерти. И если бы ваши старейшины дали себе труд немножко поразмыслить, они бы сами это поняли. Но почему-то они не хотят видеть того, что бросается в глаза, и это весьма-таки странно…

«Не виноват?» У Фариса перехватило дыхание, он медленно, с усилием разогнулся и взглянул на осмелившегося сказать это.

– Конечно, ты ни при чем, – подтвердил человек, сидящий на полу рядом с ним.

Впервые Фарис был к нему так близко и рассматривал внимательно. У чужестранца было молодое лицо с четкими, но непривычными для Нисталя чертами. Темные, как ночное небо, глаза и ровные, словно выписанные кистью брови…. Прямой нос, чуть припухшие губы. Гладкая белая кожа на вид нежнее, чем у юной девушки, и овал лица, словно на рисунке в старой книге, что показывал ему как-то дядя Нафаль.…

Слишком красивое лицо для мужчины, несмотря на странность, и Фарис мгновенно понял, почему Камаль ир-Фейси вечерами пропадал в саду у лекаря, никогда не жалуясь на здоровье. Слишком красивый и слишком юный, если бы только не глаза, совершенно непроницаемые, манящие, как тьма обрыва ночью. Впервые Фарис почувствовал, что кто-то может заставить его опустить взгляд. Но целитель даже смотрел мягко, потом улыбнулся теплой открытой улыбкой и продолжил:

– Чтобы сбежать, бросив товарищей, а потом придумать в оправдание полнейшую небылицу, нужно быть не только трусом и подлецом, но еще и совершенным дураком. А это явно не про тебя. Думать ты умеешь весьма изобретательно, если вспомнить все твои шутки. Значит, у Девичьего родника случилось нечто иное, странное и страшное. У меня вряд ли получится в ближайшее время убедить в этом старейшин Совета. Но когда никто тебе не верит, а ты действительно не виноват, очень полезно знать, что кто-то все-таки в тебе не сомневается. Между прочим, твой кофе стынет.

Фарис удивленно глянул на чашку, неизвестно когда оказавшуюся у него в руках. Последние сутки обернулись невыносимо жутким дурным сном, от которого он никак не мог проснуться. И вот некто произнес те самые волшебные слова, способные его разбудить. Кто-то верит, что Фарис не трус и не предатель. Верит, что у Девичьего родника не было никакого шального отряда степняков, и Фарис ир-Джейхан не бежал, спасая свою шкуру. «Я верю, что ты не виноват». Что может сравниться с этими простыми словами, растопившими ледяной комок, в который превратилось его сердце?

Целитель, уютно устроившийся на низенькой скамеечке у очага, с легкой улыбкой наблюдал, как старательно Фарис отводит глаза, в которые, конечно, просто попал дым. Наконец, проморгавшись, он поднял голову и посмотрел на чужестранца.

– Ты сказал, что я тебе нужен, почтенный Раэн…

– То, что случилось однажды, может случиться и в другой раз, – уронил тот. – Я не знаю, как погибли твои спутники, но не хочу, чтобы кто-нибудь разделил их судьбу. Ты не знаешь, почему остался жив, но причина была, и, может быть, вдвоем мы сможем ее отыскать. А тогда старейшинам Нисталя придется признать, что их приговор был несправедлив. И будет гораздо лучше, если к этому времени ты все еще останешься жив.

– Я не надену ошейник ашара! – выпалил Фарис, вдруг поняв, что чувствует загнанный олень перед стаей собак.

– А тебя никто и не просит, – пожал плечами чужестранец. – Если ты не виноват, в наказании нет ни смысла, ни справедливости. Конечно, тебе придется пожить здесь, и не стоит рассчитывать на доброе отношение жителей Нисталя, но я – дело другое. Можешь считать себя гостем, Фарис ир-Джейхан. И, кстати, зови меня просто Раэн, если тебя это не затруднит. Не такой уж я почтенный, спроси кого угодно.

Сверкнув улыбкой, он поднялся и поставил свою чашку на стол.

– Между прочим, ты так и собираешься спать у огня? Возьми одеяло и перебирайся на постель, а твоя одежда пока просохнет.

Выйдя в другую комнату, целитель вернулся с толстым покрывалом и длинной шерстяной курткой, которую ловко свернул в подобие подушки и уложил на пол там, где только что лежал Фарис.

– Что ты делаешь? – осторожно поинтересовался Фарис, сидя на краю дивана и кутаясь в одеяло.