Утолив голод, он встал и поклонился, а потом с некоторой растерянностью воззрился на посуду, что стояла на небольшом столике в углу. Там же была кадушка с водой и ковш, но…

– Что, думаешь, как проигрыш отрабатывать? – снова проявил проницательность чародей. – Тряпку хоть раз в руках держал?

– Не мужское это дело, – буркнул Фарис, принимаясь закатывать рукава щегольской рубашки и размышляя, не снять ли ее вовсе.

– Да-да… – протянул Раэн. – Целителям саблей владеть не положено, а воинам – тряпкой для посуды. Только жизнь, она посложнее, чем говорят обычаи. Поэтому лишних умений в ней не бывает.

– Говоришь, как мой отец, – заметил Фарис, и внутри снова болезненно потянуло: дожил бы глава семьи до этого черного дня, что бы он сказал?

Ох, ничего доброго.

– Вот видишь, мудрость со всех сторон льется тебе в уши, – рассмеялся Раэн.

Оглядев гору грязных чашек и мисок, Фарис вздохнул, покоряясь тяжкой участи и принимая ее как справедливое воздаяние за недавнее бахвальство. Хорошо еще, что хвастался он воинским умением самому себе и только в мыслях, а то вовсе постыдно вышло бы. Нет, ну кто мог подумать, что на кухне бывает столько посуды, и всю ее нужно мыть?! Притом их с целителем только двое. А как женщины ухитряются целыми днями готовить на большие семьи, держа кухню в чистоте?!

Закатив рукава чужой рубашки на самые плечи и стараясь не брызгать, он осторожно принялся за дело. Вроде бы ничего хитрого. Но на мисках и пиалах упрямо оставались грязные разводы, а вода заканчивалась так быстро, словно ею напоили целую отару.

– Ладно уж, сковородку и котелок можешь не мыть, – сжалился Раэн, наблюдая за его мучениями, и вытянул их из общей кучи.

Взял горсть золы из очага, отсыпал немного песка из противня с джезвой – и вскоре медная утварь, замасленная и прокопченная, заблестела так быстро, что вряд ли здесь обошлось без волшебства. Фарис рискнул тоже набрать золы и потереть жирные миски – дело пошло куда веселее. Одобрительно кивнув его стараниям, целитель ушел варить кофе, а Фарис, перетирая полотенцем чистую посуду, как это делала его мать, задумался.

Утреннее непрошеное купание, потом бой на деревянных саблях – когда только вырезать успел? – мытье посуды и ехидные шутки в духе Камаля… Раэн изо всех сил отвлекал его от переживаний, не давая скатиться в бесполезную тоску. Но целитель прав, нужно и совесть иметь. Меньше всего Фарису пристало жалеть себя, потому что все могло обернуться куда хуже. Осталось выяснить, чем он может помочь Раэну.

Закончив с посудой, он подбросил дров в очаг и присел перед ним, уставившись на пляшущие языки пламени. Из-за спины приятно пахло кофе, тепло проникало в тело, невольно напоминая о ледяных губах вьюги, едва не зацеловавшей Фариса у столба насмерть. За окном снова пошел густой снег, укрывая долину и степь пушистым одеялом и делая путь между холмами непроходимым. Теперь выбраться из Нисталя можно только через степь, а это много дней пути по белой пустыне.

Через пару недель снежной покров, конечно, растает, и установится предзимье – пора свадебных торжеств и гуляний.

Только вот понапрасну зреет вино в деревянных чанах и коптятся душистые окорока. Зря пламенеет сладкая от мороза рябина, ожидая, что ее вплетут в свадебный венок, чтобы молодым и горечь в семейной жизни обернулась сладостью. В этом году свадеб в Нистале не будет. Лишь пять холмиков, занесенных снегом, к весне покроются заботливо посаженными цветами. На шестой, поодаль от них, цветов никто не принесет…

Фарис уже начал привыкать к умению целителя появляться внезапно и бесшумно, как тень. В руках у Раэна, опустившегося рядом с ним у очага, была чашка с кофе, но пахло из нее как-то странно, с резкой дурманящей ноткой.

– Там зелье, – пояснил целитель. – Гадость редкая, а кофе хоть немного вкус отобьет. Лучше пей залпом и постарайся удержать внутри.

Последовав совету, Фарис в два глотка осушил чашку и скривился: кофе с неизвестной добавкой напоминал прокисшую брагу. Желудок свело судорогой, словно он отчаянно не желал принимать проглоченное.

– Обычно я эту дрянь не использую, – извиняющимся тоном проговорил Раэн. – А в этот раз по-другому, боюсь, не получится. Очень уж сильное отторжение… На вот, выпей еще чистого кофе, прополощи рот.

– Что сильное? – переспросил Фарис, стараясь отвлечься от происходящего в желудке.

– Отторжение. Видишь ли, человек запоминает все, что когда-то увидел или услышал, – промолвил чародей, устраиваясь удобнее. – В раннем детстве ребенок может увидеть страницу книги на незнакомом языке и, конечно, не поймет ни слова, но, став стариком, он способен вспомнить и прочесть эту страницу, если умеет управлять своей памятью и выучил язык. Неважно, как долго он ее видел и сколько времени прошло; все, на что упал наш взгляд, хранится в кладовых разума. А отторжение возникает, если память пытается что-то удалить, извергнуть. Что-то, связанное с болью, стыдом, отвращением. То, что неприятно человеку. Понятно?

– Вполне. – Фарис поморщился. – Как твое зелье у меня внутри. Оно отторгается.

– Точно, – хмыкнул Раэн. – Когда мы разговаривали, я пытался осторожно прощупать твою память. Но тебе очень не хочется возвращаться к тем событиям, боль от них вызывает сильнейшее отторжение. А это зелье – ключик, оно способно открыть замок на кладовой, где хранится все, что ты помнишь, но спрятал от самого себя. И показать это мне, если ты позволишь.

Фарис удивленно покосился на целителя, не понимая, что тот имеет в виду. Буря в желудке вроде бы прекратилась, но теперь он чувствовал, как странно тяжелеет голова.

– Увидеть то, что тебе рассказывают, это одно дело, – объяснил Раэн, подливая себе кофе из принесенной джезвы. – А проникнуть в чужое сознание с помощью зелья – совсем другое. Это безопасно, но человек под воздействием лекарства, что я тебе дал, ничего не способен скрыть и не может сопротивляться постороннему воздействию. Так что мне нужно твое разрешение. Обещаю, что не использую его ни с какими недостойными целями.

Что ж, Фарис никак не мог сказать, что просьба пришлась ему по душе. С другой стороны, собирайся Раэн сделать что-нибудь нехорошее, к чему было предупреждать об этом? Ведь кофе со снадобьем уже выпит. Поэтому он просто кивнул, чувствуя, что губы становятся непослушными, а веки слипаются.

– Ложись на спину, – велел Раэн. – Расслабься и смотри мне в глаза.

Сделать это оказалось даже приятно. Тело стремительно наливалось тяжестью, Фарис опустился на коврик и ощутил, как пол под ним покачивается. Целитель сидел рядом, его глаза показались двумя темными пятнами, затем пятна слились и превратились в омут. Фарис еще успел почувствовать чужие пальцы на своем запястье там, где бьется жизненная жилка. Странным образом это биение словно связало их с Раэном, и, когда Фарис окончательно провалился в черную глубину, он почувствовал, что Раэн следует за ним туда, в прохладное осеннее утро перед первым зимним снегом…

Степь пахла сеном, свежестью и терновником, кустики которого виднелись везде, прихотливо разбросанные среди золотистой, бурой, выцветшей добела или красноватой травы.