– Ну… – тихо сказала она, отвернувшись к окну, чтобы ее не выдал блеск глаз и предательский румянец на щеках. – Вот я и пришла. Спасибо.

– Не за что, – глупо ответил Леха.

Он судорожно пытался расшевелить свои мозги. Да что там расшевелить – хотя бы просто запустить их! Ведь сейчас Ольга просто развернется, нажмет на ручку двери, и исчезнет. А он так и останется здесь, в прокуренном тамбуре, с ватными ногами, мокрым песком в голове вместо мозга, пустым сердцем и отчаянным пульсом в висках, который гремит сильнее, чем колеса поезда на стыках рельс.

Но она почему-то медлила. Ее лицо отражалось в темном стекле поезда, который протискивался сквозь сибирскую ночь. Скользящие тени снаружи, тени на резко очерченных скулах от неяркого верхнего света слабой лампочки, тень от свалившейся на лоб непокорной челки, глубокие тени вместо глаз…

Только даже сквозь эти непроглядные тени Алексей чувствовал ее взгляд, направленный на него. Прямо ему в душу, в сердце.

– Я… Оля… Ты знаешь… – сквозь скрутившие горло спазмы продавил Леха.

– Знаю, – бесцветно отозвалась Ольга. – Знаю.

– Нет, не знаешь! – вдруг рассердился Леха. – Не можешь знать. Я уже давно, много лет… Еще когда первый раз тебя увидел… Фотографию твою…

– Нет, Леша, не надо! – отчаянно воскликнула Ольга, оборачиваясь к нему.

Никифоров запнулся об ее взгляд. Боль, страх, вина, надежда… В этом взгляде было так много всего, что Леха растерялся.

– Ты очень хороший, Леша! – Ольга шмыгнула носом. Казалось, что она вот-вот расплачется. – Но ты же знаешь… Ты сам все знаешь… Я… Мы… У нас ничего не получится!

Ее голос неуверенно вибрировал. Она даже не столько утверждала, сколько просила у него подтверждения. Но Леха не слышал этого, оглушенный словами «Нет! Не надо! Не получится!» И сам ведь понимал, что не получится, потому и боялся. Потому и был готов к поражению. Чтобы девушка погибшего друга ответила взаимностью – это из области дешевых телемелодрам.

Утрись, парень! Она любила Сашку Лосева. А его больше нет. В том числе и по твоей вине. Это ты не успел его спасти. Это ты чувствовал, что что-то не так, но не остановил его. Не задержал колонну. Не затребовал «броню». Не уточнил обстановку. И ты ничуть не похож на Сашку. Ты его не только не заменишь. Нет! Ты всегда будешь о нем напоминать самим фактом своего существования. Тем, что ты его знал. Тем, что ты допустил, чтобы он, и еще три десятка отличных парней, погибли. Тем, что ты смеешь жить, а они – нет. Так что скажи спасибо, что она тебя хотя бы не ненавидит. И отвяжись от нее. Дай ей забыть. Не отбросить в беспамятье, а затянуть живую кровоточащую рану новой кожицей, которая всегда будет болеть и напоминать о себе, но уже не будет грызть и терзать душу голодной собакой и угрожать жизни и рассудку. Не ковыряйся в этой ране любопытным корыстным пальцем. Не надейся построить счастье на беде, любовь – на смерти.

Он понурил голову, и изменившимся голосом выдохнул:

– Да… Мы оба знаем… Не нужно было мне… Прости…

Вот сейчас нужно бы уйти, но Леха опять смалодушничал. Это было бы как-то… картинно, что ли, словно и впрямь из телесериала. И еще… Безнадежная надежда, даже не свеча под ливнем, а никому не видный уголек в насквозь промокшем фитиле этой свечи… Еще секунду рядом с ней… Уйти не так, не отрубив концы…

– Ты не правильно понял, – покачала головой Ольга. – Все не так.

– Да, все не так, – эхом отозвался Никифоров. – Все совершенно не так. Все не правильно.

Она посмотрела в его опустошенные глаза, и качнулась вперед. Но в этот момент дверь в тамбур распахнулась, и Ольга отшатнулась обратно, так и не сделав этот шаг.

– Здрасте, Ольга Николаевна, – сердито заявил лобастый мальчишка лет десяти, коротко стриженый, и с некрасивыми большими очками в роговой оправе на веснушчатом носу. Он исподлобья рассматривал Никифорова, потирая дужку очков, когда-то сломанную, а теперь замотанную простой синей изолентой.

– Здравствуй, Максим, – даже обрадовалась Ольга. – Как дела в нашей группе?

– Нормально дела, – пожал плечами пацан, не сводя взгляда с Алексея. – Светлана Игоревна вас давно ждет, ругается.

– Вот я и вернулась, – Ольга почему-то говорила извиняющимся тоном, даже немного заискивала перед мальчишкой. – Ты не задерживайся, спать уже пора.

Она замешкалась, боясь посмотреть на Никифорова.

– Ну, я пойду, меня ждут. Завтра увидимся.

– Спокойной ночи, – неловко попрощался Леха. – До завтра.

Ольга кивнула головой, и исчезла за тяжелой дверью, так и не посмотрев в его глаза.

– Как тебя звать? – вздохнул Леха, доставая сигареты.

– Вы же слышали, – совсем по-взрослому усмехнулся мальчишка. – Максим.

– А меня – Алексей, – представился Леха.

– Очень приятно, – хмыкнул Максим. – А вы зачем сюда пришли?

Леха удивленно посмотрел на него, пожал плечами.

– Ольгу…Николаевну проводил. А ты чего в тамбуре делаешь? Покурить вышел?

– Я не курю, – не поддержал шутку мальчишка. – Это вредно.

– Она твоя учительница?

– Ага, – в голосе мальчишки послышался вызов.

Никифоров понимающе похлопал его по плечу, при этом Максим демонстративно отстранился.

– Похоже, парень, мы с тобой оба в пролете, – вздохнул Алексей.

– Да? – недоверчиво покосился Максим.

– Абсолютно. Во всяком случае – я точно.

– Бывает, – с облегчением успокоился мальчишка. – Она красивая.

Алексей с трудом удержался от смеха, не желая обидеть этого не по годам серьезного мужичка, и присел на корточки, опершись спиной об стенку.

– Кто тебе очки-то сломал?

– А! – пацан пренебрежительно махнул рукой, присаживаясь рядом. – Постоянно ломаются. Если вы думаете, что ко мне кто-то пристает, то зря. Просто я неуклюжий. Постоянно то сяду на них, то еще что. Поэтому и хожу в таких. Мне папа несколько раз покупал дорогие. Но они у меня не держатся. Или сломаю, или потеряю.

– А кто твой отец?

– Папа, – подчеркнул это слово Максим, – большой человек. Так мама говорит. Он раньше бизнесом занимался. А теперь во властных структурах.

Мальчишка явно повторил чьи-то чужие слова, но сделал это со снисходительной усмешкой.

– Я уже бывал в Москве, – продолжил Максим. – Но с классом же интереснее.

«И с Ольгой Николаевной», – добавил про себя Алексей. Встреча с этим пареньком странным образом подняла ему настроение. Вроде бы, и ситуация – нарочно не придумаешь. Сидят два несчастных влюбленных, можно сказать – соперники. Одному десять, другому под сорок. Обхохочешься…

«Полупроводник» Витя Соколов ненавидел свое имя. Он просто не знал, как ему представляться, если вдруг случалась такая нужда. «Витя» звучало по-детски, как в яслях или первом классе. А «Виктор» – напыщенно и глупо. Какой он к черту Виктор? Виктор – это победитель. С его ста шестьюдесятью пятью сантиметрами роста, да еще худобой и выражением лица школьника не самого старшего класса на «победителя» он явно не тянул, и имя шло в полный диссонанс с его внешностью. К тому же он имел мерзкую привычку чуть что краснеть от кончиков ушей до мизинца на ноге в течение полусекунды. Его знакомый тезка, разбитной парняга, представлялся как Витек, хлопая по ладони собеседника. Но Соколову это не подходило. Он то был совсем не рубахой-парнем. И в его устах имя «Витек» звучало как недо-Витя. То есть, еще хуже. Всю жизнь он завидовал Олегам, Сергеям, Игорям и Антонам, у которых не было такой проблемы.