Глаза Лобанова привыкли к полутьме, и он заметил крошечный лучик света, пробивавшийся с потолка. Лучик, словно бледной указкой, упирался в иероглифы на стене и медленно, очень медленно скользил по ним.

– Посланец Ра укажет нам, – ровно проговорила Неферит, – где хранится ключ от первой двери.

Лучик проник в щель между двумя каменными барельефами, и вдруг сверкнул, отражаясь от невидимого зеркальца, и уперся в стену напротив, высветив странный символ в форме петли, вырезанный в черном базальте.

– «Кровь Исет»! – ахнула паллакида, бросаясь к месту, высвеченному отраженным лучом. Дрожащими руками она ощупала камень, и тот подался под ее пальцами, вдвинулся в стену, открывая круглое гнездо. В гнезде лежала золотая пластинка с выдавленными на ней иероглифами.

– Это могучий талисман – «Кровь Исет», – торопливо говорила Неферит;– Он называется Тьет, у него такой же вид, как у вагины Изиды… Запоминай! Он будет вырезан из розового халцедона. Его держит в руке… – Неферит вчиталась в древние письмена. – Его держит в руке мумия Хуфу! Понимаешь? Ключ от первой двери находится в усыпальнице Хуфу!

– В пирамиде?

– Ну да! Понимаешь? Зухос не добрался досюда!

Сергий вдруг почувствовал усталость. Офигеть… Хуфу… Вагина из халцедона… А как пройти к Хуфу в гости? Но говорить вслух он ничего не стал – не хватало еще, чтобы Неферит усомнилась в его мужественности. Мачо не сомневается. Мачо выпячивает челюсть и прет вперед, руша все преграды…

– Тогда двинули? – сказал он.

– Двинули! – ответила Неферит.

Поднявшись наверх, они снова окунулись в тишину. Скорченное тельце ур-маа по-прежнему простиралось на полу, белая накидка липла к черной стылой луже.

– Ну, вот зачем, – с болью проговорила девушка, – зачем было убивать этого святого человека?

– А что было делать? – раздался вдруг холодный голос, исполненный насмешки, и из-за колонн вышел высокий человек, закутанный в плащ.

– Зухос… – тяжело сказал Лобанов, ощупывая Рукоятку ножа.

– Ты догадлив, Сергий! – усмехнулся тот.

Неферит стремительно метнулась к нему, но Зухос перехватил ее руку с острым стилетом, отобрал его и приставил к стройной шее девушки.

– Поганая гиена! – шипела жрица, брыкаясь. – Крокодил вшивый!

– Брось нож! – приказал Зухос Сергею.

– Брошу, – пообещал Лобанов, – если отпустишь девушку!

– Мне не нужна эта красавица, – пренебрежительно отозвался Зухос. – Мне нужен ты, Сергий Корнелий Роксолан!

– Я?!

– Да, ты!

Зухос кинул повелительный взгляд, и по этому знаку из-за колонн вышло пятеро крепышей в туниках, при мечах, но, видать, без «химеры совести».

– Если ты позволишь себя связать, – любезно проговорил их хозяин, – я обещаю оставить девушке жизнь и волю. Тебе я свободу не обещаю – пока! – но жизнь сохраню. Зачем мне мертвый преторианец?

– Какой информированный! – процедил Сергий, отбрасывая нож.

– Какой я? – не понял слова Зухос.

– Не важно! – На языке у Лобанова копошилось много эпитетов для Зухоса, но ему меньше всего хотелось навредить девушке необузданным словом. – Вяжите!

Пятеро здоровяков опасливо подошли к Сергею, и умело повязали его, затянув руки и ноги крепчайшими ремнями из кожи бегемота. Потом, уже осмелев, они подхватили спеленутого преторианца и потащили к выходу из храма.

– Гуляй! – бросил Зухос, отталкивая Неферит. – Грузите его!

Сергия выволокли во двор и свалили на телегу, груженую лестницами. Сверху, для маскировки, пошвыряли рогожи.

– Трогай!

Сергию не было видно, но он услышал стук копыт – видать, Зухос предпочитал верховую езду тряской повозке.

«Ну, я попал!» – метались мысли в Серегиной голове. А что ему было делать? Смело броситься на врага? Чтобы так и не увидеть, как танцует Неферит? Мертвым полагается только один, последний танец – погребальная пляска Муу… И что теперь? Куда его везут? Зачем он Зухосу? Хорошо хоть, что Неферит жива-здорова… Странно, что Крокодил сдержал обещание! Но это не от честности, а от великого самомнения, от презрения к человеческой серой массе… Неферит может помочь… Как?! Кинется вдогон? А толку? Побежит за помощью? А весь контуберний по городу шляется, Зухоса высматривает! Блин, как назло все…

Гортанные голоса похитителей звучали громко, но египетский язык Сергию не давался. Он понимал лишь отдельные слова и по ним пытался уловить общий смысл. Увы…

Перевернувшись набок, Лобанов привалился к плетеному борту телеги и глянул в щелку. Его везли кривой и тесной пыльной улицей, мимо низких глинобитных оград из серого речного ила и стен ветхих хижин в пол-этажа. Окраина.

Пересечение городской черты подтвердили колеса – глухой стук ободов, погружавшихся в густую пыль, стал звучнее – телега выезжала на кремнистую дорогу. Дорога вела вдоль реки, значит, на юг. Но там же ничего нет! Кроме Города мертвых…

Телега съехала с дороги, обгоняя погребальную процессию. Вереница понурых родичей провожала саркофаг ушедшего в западные края, в таинственную страну Аменти,[38]из которой еще никто не возвращался. Унылый хор тянул песню прощания.

Но и в Городе мертвых кипела жизнь – вразброс стояли богатые дома, к ним, как детеныши к матке, теснились лачуги и подворья, где посетители могил могли переночевать. Ближе к дороге стояли крепкие каменные жилища хоахитов – жрецов заупокойного культа, храмы и жреческие школы, обнесенные высокими стенами. Рядами тянулись длинные дома терихевтов-бальзамировщиков. А склепы и усыпальницы отходили на второй план.

Работы хватало всем – живые трудились на мертвых. Они вырезали из дерева или высекали из камня саркофаги, ткали полотно для обертывания мумий, откармливали жертвенную скотину на особых пастбищах. Жрецы придирчиво отбирали животных, признавая их чистыми и прикладывая священное тавро. Дорого обходилась смерть!

У бедноты деньжат не хватало не то что на быка, а даже на гуся или кусок мяса. Неплатежеспособные топали в лавку и покупали раскрашенные хлебцы, испеченные в форме коровок…

Тут дунул ветер, и глаза Сергию запорошило пылью. Пока он проморгался, картинка за щелью поменялась – Зухос выезжал к пирамидам. Однажды Сергий уже бывал здесь, слетав в Египет по дешевому туру в триста долларов… Но то в будущем. Прошлое же, ставшее ему настоящим, открыло совсем иные пирамиды. Верхняя пирамида Менкаура была облицована понизу темно-серым камнем, а доверху – красным сиенским гранитом, а Великую пирамиду Хуфу покрывал белоснежный известняк. Тысячи лет смотрели с их вершин, и это было заметно – грани выщерблены, ребра уже не поражают геометрической точностью. И все равно – чудо. Особо потрясала «священная высота» Хуфу – грани Великой пирамиды были несколько вогнуты, на манер рефлекторов. В их фокусах воздух накалялся и восходил, разнося над некрополем гром, стихавший лишь после заката.