Сны мне не снились. Утро и день были украдены. Очнулась я вечером. Разбудили меня «Оборванные струны».

Сны мне не снились, но я словно следовала указанию пророческого сна. Взяла трубку, ответила. Кажется, он заплакал. Кажется, он страшно обрадовался, но ему было больно.

— Флер, — отчаянно проговорил он и задохнулся, что-то упало, покатилось по голому деревянному полу. — Флер, это ты? Это действительно ты? Господи, Флер, я, наверное, сошел с ума, но все равно. Пусть с ума, но я так больше не могу. Ты слышишь? Я не могу… Приезжай, я понимаю, что это безумие, но приезжай. Флер!..

Флер? Очень мило, Флер — мне это подходит.

— Хорошо, приеду, — проговорила я слова роли главной героини не приснившегося мне сна. — Но я не знаю куда.

— Ко мне, — он всхлипнул — как раньше.

— Я не помню адреса, — сказала я туманным голосом моей героини.

Он долго молчал. Кажется, я опять причинила ему боль.

— Не помнишь? — как-то совсем безнадежно проговорил он наконец. — Ну да, вероятно, так и бывает. Заблудившаяся душа… А если я скажу, ты запомнишь?

— Не знаю. Не уверена. У меня плохая память. — Я хотела добавить: на числа, но поняла, что это будет неполная правда.

— Плохая память? Да, да… и это, наверное, тоже должно быть… Господи, что же мы делаем?! — Он опять всхлипнул и надолго замолчал.

— Я лучше запишу, чтобы было вернее.

— Запишешь? — Он расхохотался, впрочем, в смехе слышались нотки отчаяния. — Что ж, запиши! — словно на что-то решившись, выкрикнул мой неопознанный возлюбленный и продиктовал адрес.

Под гипнозом чужого сна я приняла душ, оделась, подкрасилась, вызвала такси и отправилась на свидание.

Он открыл мне сразу, я едва успела коснуться кнопки звонка. За эти сутки он изменился почти до неузнаваемости: волосы торчат клочьями, небрит, глаза совершенно безумные. А ведь я не знаю… не помню, как его зовут. Как же мне к нему обращаться?

— Ты очень… изменилась, — проговорил он таким ужасным — больным? безнадежным? злым? — тоном, что я испугалась и захотела немедленно сбежать. — Очень. — Он вдруг засмеялся — и смех его был еще ужасней. — Просто узнать невозможно. У тебя стало чужое лицо.

— Чужое лицо? — Я тоже рассмеялась. — Конечно, чужое.

Он схватил меня за плечи, притянул к себе, диким, совершенно безумным взглядом уставился в упор и долго смотрел так.

— Пусти! — Я рванулась, но он еще крепче сжал мне плечи. — Больно же!

— Зачем, зачем ты это делаешь?! — закричал он вдруг и изо всех сил тряхнул меня за плечи — голова моя мотнулась и ударилась о дверь — мы все еще стояли в прихожей. — Зачем? Чего ты хочешь добиться?

— Я просто пришла… Ты меня сам пригласил. Ты сказал: ко мне, как раньше.

— Как раньше! — Он опять расхохотался своим жутким смехом. — Ладно, проходи. — И сам, не оглядываясь на меня, первым вошел в комнату. Я последовала за ним, жалея, что приехала. В самом деле, чего я хотела добиться?

В комнате был страшный беспорядок: повсюду разбросана одежда, постель не собрана, компьютерный стол завален бумагами и заставлен грязной посудой с остатками еды, на полу пустые бутылки из-под пива и водки, на маленьком столике у окна переполненная пепельница… И только один предмет… Мне стало дурно, мне показалось, что я сейчас задохнусь… Только один предмет выделялся чистотой… Он схватил меня за руку и толкнул в кресло, он что-то крикнул, но я не услышала, поднялась и пошла, не замечая его, поднялась и пошла к этой аккуратно застеленной пледом кушетке. Как когда умираешь во сне, провалилась в мучительную круговерть агонии. Умирать, убегать и читать — самые безнадежные действия внутри сновидения. Села — я не только актриса, я музыкант с абсолютным слухом — тот самый тон. У меня отличная звуковая память, оказывается. Чуть-чуть переместилась, поджала под себя ноги — и этот тот же.

— Да, тебя всегда раздражал этот скрип, — проговорил он совсем близко. — Но ты почему-то упрямо садилась на эту кушетку. Особенно когда была в расстроенных чувствах.

— Я забыла, как тебя зовут, — плывущим голосом проговорила я, покачиваясь, чтобы не прекращался скрип.

Он тяжело, со всхлипом вздохнул и сел рядом — кушетка тяжело, со всхлипом вздохнула.

— Я понимаю, что все это самое настоящее безумие, — то, что мы делаем, абсолютно безумно. Не знаю, зачем это тебе… Конечно, у тебя есть какая-то цель. Но я… Бутафория! Разве я не вижу, разве не понимаю?! Но пусть будет так. Я пьян со вчерашнего дня. Когда увидел тебя в баре… Чадно, угарно пьян. Почему ты так долго не отвечала? Я звонил, звонил. Пил и звонил. Видишь ли, — он осторожно взял мою руку, повернул ладонью кверху, словно собирался гадать, — я очень, очень любил и, когда… когда все это случилось, думал, что не смогу… Я молил, я просил Его, только на одну минуту, только увидеть, дотронуться — ну а там пусть… Мне казалось, так будет легче. Ведь это совершенно непереносимо, когда навсегда, когда никогда… А мне даже сны о тебе не снились. Я никому о тебе не рассказывал. Но это ведь невозможно! А потом… Я почти излечился, а ты вдруг и появилась. Зачем ты теперь появилась? Это ужасно жестоко! Я же вижу: чужое лицо, я же не сумасшедший, хоть и поддался безумию.

— Чужое лицо. Не говори так! Я и сама совершенно запуталась и ничего не понимаю. Даже твоего имени вспомнить не могу… — Я перехватила его руку и поднесла к лицу, вдохнула запах, коснулась губами — наивная, невероятно дружеская, любимая рука! — А руку помню.

Он вдруг резко от меня отпрянул, выдернул руку, вскочил с кушетки.

— Прекрати! Зачем ты пришла? Зачем ты меня мучаешь? Я не виноват! Я… совсем не виноват! Я не хотел…

— Его убивать? — разозлившись, выкрикнула я. — Мы это сделали вместе. Одна бы я не решилась.

— Да нет же! Я говорил, что это плохо кончится, а ты… — Он болезненно сморщился. — А она… — Он посмотрел мимо меня блуждающим взглядом — представил себя в какой-нибудь роли, как я перед зеркалом?

— Как тебя зовут? — попыталась отрезвить его простым вопросом, на который он почему-то упорно не желал отвечать.

— Вениамин, — машинально произнес он, а на меня так и не посмотрел, все блуждал и блуждал где-то взглядом. — Я не виноват, хоть, конечно, все это время винил себя. Ужасно хочется выпить!

— Я вообще-то…

— У меня есть ананасовый сок. И мороженое! Видишь ли, — он наконец посмотрел на меня, — я понимал, что все это какое-то невозможное безумие, но все равно сходил в магазин. Помнишь, как тогда? Я сделал коктейль из сока, водки и мороженого. Помнишь? Тебе понравилось… мы потом часто пили у меня такой коктейль.

Вениамин — как странно произносить его имя, оно совсем-совсем не вызывает никаких воспоминаний, смогу ли так звать его вслух?

Он протянул к моему лицу руку и тихонько потрогал.