К черту сюрприз. Пойду скажу Эндрю. Прямо сейчас.

С описанной палочкой в руках я распахиваю дверь ванной, врываюсь в спальню и прыгаю на кровать, где мирно посапывает Эндрю. Яростно трясу его и пихаю под нос свой тест.

– Видишь тут две полоски, видишь? Я точно вижу две полоски. Черт подери, Эндрю, я действительно беременна!

Сама себе удивляюсь, но никакие сомнения и разочарования не лишили меня надежды на романтическую сцену признания. Я представляю, как он рыдает или подхватывает меня на руки и кружит по комнате, а еще лучше – выражает глубокую и искреннюю благодарность за мое самопожертвование, которое я совершаю, дабы помочь ему избавиться от мучительных переживаний по поводу смерти его отца. Но Эндрю продолжает спать. Я опять трясу его:

– Эндрю, ты меня слышишь? Я беременна. У нас будет ребенок.

Он открывает глаза и окидывает меня мутным взглядом:

– Значит, мы сегодня трахаться не будем?

Минутку, минутку. Он это сказал, или мне послышалось? Нет. Не послышалось, именно это он и сказал. Я бью его по руке, сильно:

– Эндрю, ты что, издеваешься? Я тебе говорю, что я беременна, а ты хочешь знать, будем ли мы сегодня трахаться? Да тебе повезет, если я тебе сегодня позволю спать в этой кровати.

Я выскакиваю из спальни и иду в свою гардеробную, чтобы накинуть что-нибудь. Не хочу бегать перед ним голой. И вообще не хочу его видеть. Зоя забегает за мной в гардеробную, и я захлопываю дверь. Слышно, как Эндрю встает с кровати.

– Зайка? – говорит он. – Зайка...

Стучится ко мне в дверь. Ага, понял, что вляпался. Я демонстративно игнорирую его и усаживаюсь на пол потискать Зою. Она переворачивается на спину и подставляет мне пузико. Я начинаю громко с ней разговаривать:

– Зоя, ты представляешь? Мамочка беременна. Теперь у тебя будет маленький братик или сестренка. Что такое? Ты уже ждешь не дождешься? Знаю, пуся, знаю, я тебя тоже люблю. Я тебя люблю больше всех на свете. Уж точно больше, чем твоего папочку.

– Лара, – подвывает Эндрю с той стороны двери. – Ну прости меня. Я не то хотел сказать. Конечно, я... в восторге. Я в диком восторге. Ты ведь меня разбудила, я спал как бревно, я вообще не помню, что говорил.

Ладно, как официальная версия сойдет. Пробуждение с помощью описанной бумажки, которую тебе пихают в лицо в шесть-ноль-семь утра, не самый лучший способ сказать «Доброе утро!», это я допускаю. Равно как и то, что я вытащила его из глубокого сна. Но при этом я твердо уверена, что те слова, которые человек говорит в бессознательном, обдолбанном или сонном состоянии, отражают его истинные мысли, не откорректированные сознанием. Я начинаю рыдать:

– Ты сволочь, ты меня не любишь и нашего ребенка не любишь!

С эмоциями явно что-то не в порядке, обычно я плачу не чаще, чем случается полугодовая распродажа в «Барнис». Интересно, связано ли это с гормонами? Наверняка.

– Нет, милая, – говорит он. – Я люблю тебя. Честное слово, клянусь тебе. Пожалуйста, пусти меня. Ну пожалуйста. Я не хочу, чтобы наша семья начиналась вот так. Мне очень жаль, что я такое сказал. Пожалуйста.

Он явно расстроен. Это хорошо. Так оно и должно быть. Я протягиваю руку и открываю дверь, и Эндрю весело смеется, глядя на меня голую, сидящую на полу с Зоей, пристроившейся на моей ноге.

– Не покажется ли неуместным мое заявление, что ты – самая знойная беременная женщина, которую я когда-либо видел?

Я делаю вид, что обдумываю ответ.

– Да, – говорю я. – Пожалуй, покажется. Я теперь мать твоего нерожденного дитяти. Мне не полагается быть знойной.

Он усаживается на пол рядом со мной и обнимает меня за плечи.

– Я люблю тебя, – говорит он, потом наклоняет голову и целует меня в живот. – И тебя тоже люблю.

Ну ладно. Не совсем то, о чем я мечтала, но, похоже, придется довольствоваться этим.

Да, я в курсе – не полагается никому рассказывать, что ты беременна, пока не пройдет три месяца. Я это в Сети вычитала, и, насколько я поняла, суть в том, что, если за это время выкинешь, не обязательно всем об этом знать, соответственно, тебе не придется вести болезненные разговоры со всеми, кому ты успела разболтать про свою беременность. Но, несмотря на то что мне все это кажется вполне логичным, я просто не представляю, сколько еще у меня хватить сил таиться. Прошло только четыре дня, а я уже на стенку лезу. Я должна кому-нибудь сказать. Пора испытать судьбу.

Так что, выйдя из душа, я тут же хватаю телефон и звоню Джули:

– Привет, это я. Как у тебя сегодня с обедом?

– На самом деле я собиралась встретиться с сестрой, но она звонила как раз пять минут назад и отменила встречу. Майя бегала босиком по палубе и посадила на ступни штук пятьдесят заноз, так что пришлось везти ее к педиатру.

– Супер. То есть, конечно, не супер, Майю, конечно, жалко, но супер, что ты свободна. Не хочешь встретиться где-нибудь часов в двенадцать?

– Конечно, хочу. Мне надо съездить в Беверли-Хиллз, купить заранее несколько подарков, так что можно встретиться в «Ранчо», как ты на это смотришь?

Фу. Терпеть не могу «Ранчо». Кормят там хорошо, но это настоящий рассадник богатых лос-анджелесских дамочек, которые не работают и всю жизнь проводят на Беверли-драйв на шоппинге или в парикмахерской. Как Джули.

– Хорошо, давай там. Увидимся.

Без двух минут двенадцать я подкатываю к швейцару и выхожу из машины. Джули сидит на улице за столиком на двоих, подтащив к себе из-за соседнего столика еще один стул для своих покупок.

– Привет, – говорю я и посылаю ей воздушный поцелуй. – Не знала, что ты придешь с друзьями.

– Очень смешно. К сожалению, здесь нет ничего моего. Иногда мне кажется, что у меня вся жизнь уходит на покупку подарков для других людей. – Я испытываю сильное искушение ляпнуть, что именно на покупку подарков у нее и уходит вся жизнь, но вовремя прикусываю язык. – У обеих сестер дни рождения детей в июле, в августе будет прием перед свадьбой, потом ребеночка обмываем, сестре Джона надо послать подарок, мы у нее жили в Нью-Йорке, а на той неделе мы приглашены на обед к боссу Джона, надо было купить подарок хозяйке.

Подарок хозяйке. Значит, полагается покупать подарок хозяйке? Может, и мне теперь надо ходить в гости с подарком хозяйке? Получается, всю свою сознательную жизнь я была грубым невоспитанным гостем? Ненавижу Джули. Ей всегда удается заставить меня чувствовать свою социальную неадекватность.

Я вспоминаю, что так и не посмотрела не ее живот. Перегибаюсь через стол и проверяю.

– Ух ты, – говорю я. – Какая ты у нас беременная. Джули расплывается улыбкой от уха до уха:

– Вот такая. Представляешь, какая я теперь огромная? Я практически уверена, что это мальчик. Мне все говорят, что я ношу мальчика.