– Мы расстались пять лет назад, – говорит Джошуа, и я против воли тотчас подсчитываю, что мы с ним встретились позднее, и почему-то испытываю облегчение. Смех! Весь сегодняшний день сплошная нелепица. – Прожив вместе целых шесть лет, – прибавляет Джошуа. – Мы были женаты.

Вскидываю брови.

– Шесть лет. Да уж, немало… – Меня разбирает любопытство: какая она была? Чем его покорила? Почему они расстались? Но я молчу, не желая сыпать соль на раны в душе Джошуа. Если захочет, обо всем расскажет сам. Тут мне на ум приходит другая мысль: что, если ему покажется, будто мне нет дела до его бед? Может, все же надо проявить интерес? Как-нибудь поосторожнее. Раздумываю, о чем уместнее спросить, но все вопросы, которые приходят в голову, кажутся мне грубыми и бестактными.

– Ингрид археолог и неисправимый трудоголик, – ровным голосом произносит Джошуа. – Постоянно в разъездах. В один прекрасный день она сказала мне, что брак ее тяготит. Я попытался понять, потому что ценил и до сих пор ценю ее как человека.

Я всматриваюсь в его голубые глаза, на вид очень честные, и пытаюсь угадать, так ли все было в действительности или гораздо более приземленно и неприглядно. На словах большинство историй кажутся куда привлекательнее и благороднее. Увы, рассказывая о чем-то, люди нередко выбирают такие слова и даже оттенки интонаций, благодаря которым их собственная роль в этих историях становится намного более достойной.

Пытаюсь вспомнить, упоминал ли Джошуа что-либо о распавшемся браке раньше, в Испании. По-моему, нет. Хотя о семейных делах у нас и не заходило речи. Раздумываю о том, что тогда он, наверное, был еще без ума от своей Ингрид, и почему-то становится гадко. Имей совесть! – ругаю себя мысленно. Сидишь тут, все уши ему прожужжала про своего Гарольда, который до сих пор не заметил тебя, будто ты невидимка, а еще желаешь, чтобы у Джошуа никогда никого не было. Во всяком случае, до той единственной связи с тобой…

Мне вдруг отчетливо вспоминается, как мы танцевали с ним перед тем, как «пойти гулять», и кровь в жилах бежит с удвоенной скоростью. Боже!

– Мы до сих пор друзья и общаемся, – помолчав, говорит Джошуа.

– Разве такое возможно? – спрашиваю я.

– Почему нет? – отвечает он вопросом на вопрос.

– По-моему, это невероятно – любить друг друга, делить постель, а потом вдруг взять и стать просто приятелями! – пылко произношу я. – Я считаю, что раз ты познал с человеком близость во всех смыслах этого слова, то после, если ничего серьезного не вышло, лучше больше никогда не видеться и не… – Я умолкаю на полуслове. Что я такое несу? Почему, прежде чем говорить, не подумала о том, что и мы с Джошуа, хоть и были близки, по крайней мере физически, сидим себе и беседуем, как давние друзья? Чувствую, что щеки заливаются краской смущения, и не знаю, куда девать глаза. Дело в том, что разговариваем мы слишком доверительно и временами я напрочь забываю, что нас связывает.

Джошуа негромко и беззлобно смеется, как над темной провинциалкой, которая приехала в крупный город и ищет работу «повакантнее».

– По-моему, спорить нет смысла, – ласковым голосом, от которого мои щеки краснеют пуще прежнего, произносит он. – Вижу, ты уже поняла, что рассуждения твои не вполне верные, так?

Смотрю не на него, а куда-то в желе, где темнеют нетронутые рулеты. Положение глупое, и я сама себя в него поставила.

– Так, – наконец отвечаю я, собравшись с духом.

Ничего конкретного он не сказал, но имеет в виду, вне всякого сомнения, нашу связь и наш теперешний разговор. О прошлом мы все это время практически не упоминали. Я и представить не могла, что настолько сконфужусь.

А теперь? – вдруг звучит в моей голове, и почему-то делается не по себе. Теперь он любит ее? По душе разливается необъяснимое волнение, и с губ слетает вопрос, который, наверное, задавать не следует:

– Ты до сих пор страдаешь по ней? – Мне хотелось произнести его как можно более ровным тоном, но голос, как назло, звучит напряженнее обыкновенного – по-моему, даже чуточку дребезжит. В подобные минуты берет злость на саму себя.

– Страдаю? – переспрашивает Джошуа, поводя бровью. – Нет. Наши отношения вообще были довольно спокойные. Без вспышек и умопомешательства.

Тут он почему-то опускает глаза и немного мрачнеет, а я жадно всматриваюсь в его лицо, охваченная необъяснимым и безумным желанием выяснить, целовал ли он свою Ингрид хоть раз столь же страстно, как меня. Или какую-нибудь другую женщину. И что значит фраза «без вспышек и умопомешательства». Зачем мне это? Не имею представления. Казалось бы, узнай я ответ, ни жарко ни холодно мне не стало бы – более того, не разрешилась бы самая важная в моей жизни проблема, та, что привела меня в Берлин и из-за которой я снова встретилась с Джошуа. Но чувство такое, что ответ этот крайне важен и от того, насколько сильно хочется его узнать, едва ощутимо покалывает кожу.

– Шейла?!

Я не сразу узнаю звучащий сбоку голос. Не сразу понимаю, что обращаются ко мне и что меня наконец-то заметили. Поворачиваю голову лишь несколько мгновений спустя.

Передо мной, остановившись в двух-трех шагах от нашего столика, стоит с искаженным от изумления лицом и приоткрытым ртом мой Гарольд.

– Что ты здесь делаешь? – оправившись от потрясения, требовательно спрашивает он.

Мы одновременно поворачиваем головы и смотрим на Джошуа. Тот сидит со скрещенными на груди руками и выглядит так, будто находит сегодняшний вечер редкостно приятным и умиротворенным. Дивлюсь его выдержке и со стыдом думаю о том, что позвала его сюда, не задумавшись о возможных последствиях. Вдруг Гарольд полезет в драку? Что я тогда буду делать? Как стану просить потом у Джошуа прощения? Впрочем, Гарольд не из тех, кто пускает в ход кулаки по любому поводу. Поспорить на интересующие его темы он иной раз не прочь, рукам же волю не дает, наверное даже не испытывает такой потребности. Может, из трусости, приходит мне в голову неожиданная и малоприятная мысль.

Снова смотрю на него. Н-да. Вид у него такой, что кажется, будто он не только готов сразиться с Джошуа, но с удовольствием придушил бы и его, и меня. Никогда не видела своего бойфренда таким и должна признать, ярость ему очень не к лицу. Вообще-то она никого не красит…

– Что ты здесь делаешь?! – негодующе повторяет Гарольд, окидывая горящим взглядом букетик гардений.

Странно, но меня не пронимает дрожь и мне не изменяет голос. Более того, я чувствую необыкновенное спокойствие и могу ясно мыслить. Может, это оттого, что рядом Джошуа? При этой мысли немного светлеет на душе.

– Что я здесь делаю? – невозмутимо произношу я, кивая на блюдо перед собой. – Ужинаю, конечно. Что еще можно делать в ресторане?

Гарольд с несвойственным ему остервенением потрясает головой, и на его лоб съезжает прядка волос, которые он разделяет сбоку пробором и щегольски напомаживает.