— Тебе хорошо рассуждать об этом, — сказал Питер. — Ты общаешься хотя бы с мадемуазель и можешь говорить с ней на интересные для вас, женщин, темы. А я сыт по горло разговорами со слугами, и к тому же все англичане из прислуги завтра утром возвращаются на яхту, за исключением только Хоукинса.

— А почему их отправляют из Парижа? — поинтересовалась Иоланда.

— Потому что английская и французская прислуга враждуют между собой, — с усмешкой объяснил Питер. — Если б ты слышала, как ненавидит одно низшее сословие другое, то не строила наивных иллюзий, что войны между двумя нациями могут прекратиться. Странно, я раньше думал, что войны затевают короли, а оказывается, вражда в крови, наоборот, у людей низкого звания. Неужели об этом не догадывались просвещенные философы?

При этом на лице Питера отразилось такое недоумение, что Иоланда не удержалась от смеха. То, что для ее брата стало открытием, ей самой было известно давно. Общаясь со слугами, она знала, как простые англичане ненавидят «лягушатников», и появление любого француза в их сельской местности вызывало всеобщее желание затеять потасовку и отделать чужестранца как следует.

— Хорошо, что нас принимают за французов, — прервал ее размышления Питер. — Ты это правильно придумала, сестра.

— А как ты считаешь, хозяева долго продержат нас на службе?

— Лично обо мне он отзывается хорошо, — произнес Питер не без гордости. — Герцог сказал, что я прекрасный ездок.

— Разумеется, это правда, но помни, если нас уволят, тебе придется не гарцевать на коне, а ходить пешком.

— Об этом я не забываю, — сердито откликнулся он. — И вообще, не надо все время напоминать мне, что именно я являюсь причиной всех наших несчастий.

— Я совсем не укоряю тебя, дорогой, — мягко сказала Иоланда. — Я только прошу тебя быть осторожным, сдержанным и избегать всяческих недоразумений. Я сама страшно боюсь, что мадемуазель вдруг будет недовольна мною, тем более сейчас, когда она может выбирать каких угодно опытных служанок.

— Она что-нибудь говорила об этом?

Иоланда отрицательно покачала головой.

— Нет, но она отмечает любую мою ошибку и, конечно, уволит меня в любой момент, когда ей покажется, что я делаю что-то не так.

— Да, ты права, — заявил Питер после короткого раздумья. — Мы должны воздерживаться от всяческого проявления нашей гордости, пока я не найду способ раздобыть хоть какие-то средства. Но все же я хотел бы быть самим собой, а не изображать из себя этого чертового лакея, — с досадой бросил он.

Иоланда понимала причины его раздражения. Ведь он не мог посещать балы и интимные вечеринки, которые, как рассказывали ему его друзья, постоянно устраивались для знатных англичан, посещающих Париж.

Конечно, Питер чувствовал себя, словно узник за решеткой, хотя только одно отделяло его от развлечений веселого Парижа — это отсутствие денег.

Им заплатили жалованье за первую неделю их работы, но вряд ли это была достаточная сумма, чтобы Питер мог вернуться в большой свет. Свое жалованье Иоланда сразу же спрятала в надежное место, потому что знала, что каждый сантим может пригодиться им в будущем.

Как только они появились в Париже, нескончаемый поток посетителей обивал пороги резиденции герцога. Его светлость приглашали на все приемы, где присутствовали высокопоставленные особы, включая самого Первого Консула.

Но получилось так, что в большинстве случаев герцог Илкстон не имел возможности взять с собой мадемуазель Дюпре, и многочисленные светские обязанности мешали им проводить вечера за совместными ужинами.

Актриса, разумеется, была вне себя от ярости и весь свой гнев обычно изливала на Иоланду.

— Почему мною так пренебрегают? — восклицала она каждый раз, когда была вынуждена спускаться к ужину в одиночестве. — Кем была мадам Бонапарт до своего замужества с Первым Консулом, как не высокооплачиваемой проституткой? — возмущалась актриса. — Своего первого мужа она обманывала с сотней любовников.

Мадемуазель Дюпре высказывала эти гневные мысли вслух, обращаясь в основном к самой себе, а не к Иоланде, которая по своей невинности не очень-то понимала ее.

Но однажды накопившееся недовольство вырвалось наружу. Актриса, в очередной вечер оставшаяся в одиночестве, прямо заявила:

— Я покажу ему, что гожусь не только для развлечений и для услаждения его взора, словно разряженная кукла. Он узнает, что у меня есть кой-какая власть и я могу ею воспользоваться.

На мгновение мадемуазель Дюпре задумалась, и ее нахмуренное лицо моментально прояснилось.

Тут же последовал приказ разъяренной женщины:

— Немедленно принеси мои письменные принадлежности. Быстро! Слышишь меня? Почему ты двигаешься как черепаха?

Иоланда поспешила выполнить распоряжение хозяйки и приготовила стопку бумаги, чернильницу и набор перьев на туалетном столике мадемуазель, хотя ее так и подмывало посоветовать актрисе воспользоваться великолепным секретером, располагавшимся в соседней комнате.

Сочинение письма отняло у Габриэль Дюпре довольно долгое время.

Но когда она его закончила и запечатала, то весь ее облик дышал самодовольством.

— Пусть оно будет немедленно доставлено в министерство, и прикажи лакею ожидать там ответа.

Иоланда взяла протянутое ей послание и, выйдя из комнаты, прочитала строки, написанные на конверте неуверенной, не привычной к письму рукой:

Иоланда не знала, кто такой этот Жозеф Фуше, но постаралась запомнить это имя и решила попозже спросить об этом Питера.

Непонятно почему, но у нее возникло чувство, что письмо содержит нечто важное. Слишком уж зловещим и в то же время лукавым было выражение лица Габриэль Дюпре, когда она сочиняла свое послание.

Как ей и было приказано, Иоланда отдала конверт мажордому.

На лице его отразилось величайшее изумление при виде имени адресата. Но он тут же поспешил скрыть свои чувства и произнес с глубочайшим почтением:

— Передайте мадемуазель, что ее желание будет немедленно исполнено.

Иоланда вновь поднялась наверх. Ей были ненавистны вечера, которые мадемуазель проводила без герцога, потому что это означало, что и она не сможет повидаться с Питером, а должна дежурить возле спальни хозяйки, пока та коротает в одиночестве вечерние часы. В такие моменты Габриэль Дюпре была особенно раздражительна, капризна и вызывала Иоланду через каждые несколько минут по всяким пустякам.

Но в этот вечер, к удивлению Иоланды, ее госпожа приказала облачить себя в самый роскошный наряд, предназначенный для парадных выходов. Он все эти дни без пользы висел в шкафу, и Иоланде потребовалось время, чтобы отгладить его.

Потом она занялась прической мадемуазель, и это была, как обычно, долгая и утомительная процедура.