В феминизме присутствуют все ключевые ингреди­енты значительного демократического явления: экс­тремисты-радикалы, трезвые политики-реформа­торы, хитрые реакционеры, подхватившие лозунги движения и подающие их в диаметрально противо­положном ключе, всевозможные культурные прояв­ления и элитарного, и массового характера, постепен­ное проникновение в язык простых людей отдельных элементов языка этого первоначально эзотерическо­го движения. Со временем и политическая система начала реагировать на требования женщин при по­мощи весьма разносторонней политики. Параллель­но с этим возрастал интерес политических и дело­вых элит к вовлечению женщин в ряды рабочей силы. Странноватое и, возможно, нестабильное состояние современных гендерных взаимоотношений, при ко­тором явно подразумевается, что и мужчины, и жен­щины должны работать, но при этом женщины все равно остаются главными хранителями семьи, дела­ет женщин идеальными кандидатами для должностей на полставки; так удовлетворяется потребность ком­паний в гибкой рабочей силе. А государство радует­ся увеличению числа налогоплательщиков, связанно­му с массовым выходом женщин на работу. Но это от­нюдь не снижает значения феминистского движения, а лишь его укрепляет. В конце концов, политический рост рабочего класса точно так же сопровождался ра­стущей зависимостью экономики от его потребитель­ских возможностей.

Вышеперечисленные факторы продолжают сдер­живать способность женщин к политической незави­симости, но весь опыт феминизма представляет со­бой островок демократии в рамках общего наступ­ления постдемократии, напоминая нам о том, что важные исторические тенденции порой можно пе­реломить.

С учетом вышеизложенного мы легко можем оценить положение так называемых реформаторских группи­ровок во многих левоцентристских партиях, таких как «Третий путь», новые лейбористы, Neue Mitte или riformisti. Бывшая социальная база их партий стала ассоциироваться с упадком, уходом в оборону и по­ражением, перестав служить надежным отправным пунктом для установления контактов с обращенными в будущее явлениями — либо происходящими в рам­ках электората, либо связанными с животрепещущи­ми проблемами. Организации, призванные доводить До политиков чаяния народа — сами партии и свя­занные с ними профсоюзы, — все сильнее отдаляют­ся от точек роста в среде электората и рабочей силы и подают дезориентирующие сигналы в отношении политических приоритетов новых людских масс пост­индустриального общества.

Особое место в этом отношении занимают британ­ские новые лейбористы. Как отмечалось выше, бри-ганский пролетариат, когда-то составлявший фунда­мент одного из наиболее мощных рабочих движений в мире, в начале 1980-х пережил ряд особенно болез­ненных поражений. Лейбористская партия и проф­союзы отчаянно шарахнулись влево именно в тот мо­мент, когда развалилась прежняя социальная база ле­вой политики. Эти события поставили во главе партии новых людей, самым решительным образом настроен­ных отмежеваться от ее недавнего прошлого. Однако в результате такой стратегии партия лишилась сколь­ко-нибудь четко выраженных социальных интере­сов — за крайне многозначительным исключением су­щественно большего внимания к насущным женским вопросам, нежели того, что было свойственно консер­ваторам и лейбористам прежних эпох, чего, собствен­но, и следовало ожидать в контексте предшествующе­го обсуждения. Но во всех прочих отношениях смену лейбористов новыми лейбористами можно понимать как результат кошмарных 1980-х, когда демократиче­ская модель утратила свою жизнеспособность, как за­мену партии, пригодной для демократической полити­ки, на партию, пригодную для постдемократии.

Это позволило Лейбористской партии постепенно отказаться от своей прежней социальной базы и стать партией для всех, в чем лейбористам сопутствовал ис­ключительный успех. За исключением шведской Со­циал-демократической партии, британская Лейбо­ристская партия за последние годы добилась наибо­лее впечатляющих электоральных результатов из всех европейских партий левоцентристского толка. (Сле­дует, однако, отметить, что в значительной степени такой успех был обусловлен особенностями британ­ской избирательной системы, которая затрудняет ор­ганизованную критику партийного руководства и в то же время наделяет непропорциональным влия­нием в парламенте ту партию, за которую избиратели отдали больше всего голосов.)

Но партия, не имеющая конкретной социальной базы, все равно что существует в пустоте, а именно этого не терпит политическая природа. Эту пустоту бросились заполнять окрепшие корпоративные ин­тересы, воплощенные в новой агрессивной и гибкой модели компании, цель которой — максимизация ак­ционерной стоимости. Этим объясняется парадокс правительства новых лейбористов. Оно выступало в качестве новой, свежей, модернизирующей силы, на­целенной на перемены; но ее повестка дня в области социальной и экономической политики чем дальше, тем все явственнее становилась продолжением пред­шествовавших восемнадцати лет неолиберального правления консерваторов.

То, что британские новые лейбористы выходят за рамки сближения и сотрудничества с деловыми интересами, характерного для всех социал-демокра­тических партий, и превращаются в партию деловых кругов, доказывается целым рядом моментов, среди которых не последнее место занимают проявившие­ся в течение 1998 года необычные отношения между многими министрами, их советниками, профессио­нальными лоббистами, за деньги обеспечивающими доступ компаний к министрам, и самими этими ком­паниями. В той степени, в какой некоторые из этих действий предпринимаются с целью поиска источни­ков партийного финансирования среди бизнесменов взамен прежнего финансирования со стороны проф­союзов, они самым непосредственным образом выте­кают из вставшей перед лейбористами дилеммы по­иска иной социальной базы взамен рабочего класса. В итоге мы получаем многообразные последствия, по­зволяющие увязать данную дискуссию с приведенной в предыдущей главе дискуссией о политическом уси­лении корпоративной элиты и с ожидающей нас в сле­дующей главе дискуссией об изменениях во внутрен­ней структуре политических партий.

Новые лейбористы остаются исключительным при­мером среди европейских левоцентристских рефор­маторов — ив том отношении, что они зашли даль­ше всех прочих, и в том, что добились значительных электоральных успехов, вызывая зависть у многих братских партий. Однако данная тенденция наблю­дается почти повсеместно; собственно, в смысле до­вольно сомнительного поиска источников финан­сирования среди деловых кругов новые лейбористы, возможно, запятнали себя не так сильно, как их кол­леги из Бельгии, Франции или Германии. В полити­ческом плане, если Neue Mitte в Социал-демократи­ческой партии Германии или riformisti в итальянской Партии демократических левых сил еще не сделали такого решительного шага навстречу бизнесу, как но­вые лейбористы, то лишь потому, что они по-преж­нему готовы идти на серьезный компромисс с проф­союзами и другими составляющими индустриального общества, а не потому, что нашли формулу для выра­жения принципиальных интересов нового эксплуа­тируемого населения постиндустриального общества.

Одновременно с тем потенциальная радикальная и демократическая повестка дня не находит себе при­менения. В более чистых рыночно-ориентированных обществах, к которым мы движемся, резко усилива­ется неравенство в доходах, а также относительное и даже абсолютное обнищание. Возрастающая гиб­кость рынков труда делает жизнь очень нестабиль­ной — по крайней мере для нижней трети трудяще­гося населения. В то время как сокращение занято­сти в промышленном производстве и в угледобыче снизило долю грязной и опасной работы, занятость в новом секторе услуг имеет свои отрицательные сто­роны. В частности, работа в быстрорастущем секто­ре личных услуг нередко влечет за собой подчинение трудящегося нанимателям и клиентам, возрождаю­щее многие унизительные черты прежнего мира до­машней прислуги.