Он взглянул на меня и рассмеялся.

— Чего ты испугался? Всё хорошо, мой друг, всё просто замечательно! Мне сегодня Пётр Васильевич экзамен устроил… Самый настоящий.

— Бакунин? Какой экзамен? Зачем?

— Вот и я поначалу не понял — зачем. Проверил он досконально мои знания и в немецком, и во французском, и в итальянском языках, и остался весьма мной доволен. После чего вдруг сообщил, что уже давно хлопочет перед графом Никитой Иванычем Паниным обо мне, чтобы устроить меня на службу в Коллегию иностранных дел курьером. И нынче Панин получил на то согласие от государыни. Ты представляешь, что это такое?!

— Нет, конечно…

И Николай растолковал мне вкратце, что за должность такая — курьер в Коллегии иностранных дел.

— Но это ещё не всё… — Николай загадочно посмотрел на меня. — Пётр Васильевич решительно предложил мне, как можно скорее, переехать к нему. Он тут же показал мне мои будущие апартаменты. Это знаешь ли… Я о таких и мечтать не смел. — Он покачал головой. — Так что, друг мой, в ближайшее время я получаю отпуск на службе, поеду в Чечевицы к матушке, надо же ей рассказать обо всём, а как вернусь — переезжаю к Бакунину. Конечно, с великой благодарностью к Соймоновым за их великодушие и гостеприимство. Ну, а после начинаю выполнять свои обязанности курьера в Государственной коллегии Иностранных дел. Меня ждут такие интересные вояжи. В такие страны…

Николай замолчал, задумчиво покачав головой. Я сидел потрясённый. И не мог и слова вымолвить.

— Ну, что ты молчишь, Карлуша, словно воды в рот набрал? Что скажешь?

— Я, конечно, тебя поздравляю… — Промямлил я. — Это очень интересно и хорошо во всех отношениях…. Только…

— Что только? — Засмеялся Николай. — Я понимаю, об чём ты думаешь. Ты думаешь, как ты останешься у Соймоновых один, без меня?

Я ничего не ответил. Сидел, низко опустив голову.

— Смотри веселей, друг мой! — Он расхохотался. — О твоей судьбе тоже разговор был. Пётр Васильевич как узнал, что ты по происхождению — немец, очень обрадовался. Повара у него — из крепостных, не слишком умелые и усердные. Народу в его кухонном флигеле толчётся тьма, работных баб и кухонных мальчиков не счесть, а только пользы от того — ноль: то к приезду гостей не успевают блюда приготовить, то что-нибудь из дорогих заграничных продуктов испортят. Бакунины давным-давно хотели повара-француза нанять. А как Пётр Васильевич про немца услышал, ты даже представить себе не можешь, как обрадовался. Тем более, что я тебя представил не только как искусного повара и кондитера, но и как друга своего детства. Так что переезжать в дом Бакуниных мы будем вместе.

Вот так наша судьба с Николаем опять сделала резкий поворот.

Но вы, наверно, уже догадались, мои дорогие, что жизнь Львова с этого времени стала не только намного интереснее, но и приобрела большой смысл. У меня в моих дрожащих то ли от старости, то ли от волнения руках его служебный «Аттестат». Я его совсем недавно выпросил у старшего сына Николая Леонида, с большим трудом уговорил я его доверить мне эту бумагу всего на несколько дней.

И вот что там писано: «По указу ее императорского величества и по определению Государственной Коллегии иностранных дел дан сей аттестат находившемуся в ведомстве оной Коллегии посольства советнику Николаю Львову в том, что в службе состоит с 1759-го году, сначала в лейб-гвардии Преображенском полку, где произошел от бомбардир до сержантов, и находился при означенной Коллегии в курьерской должности, откуда неоднократно посылан был в разные иностранные государства к обретающимся там ее императорского величества министрам, и возложенные на него комиссии исправлял с отличным усердием и исправностью…».

Николай ненадолго получил отпуск для того, чтобы навестить матушку и сестёр в родных Чечевицах. Я, конечно, воспользовался его отъездом, чтобы отправить с ним подробное письмо о своей нынешней жизни дорогому родителю, похвастаться успехами. Без ложной скромности доложу я вам, что к этому времени я стал в городе достаточно известным кондитером, меня наперебой стали приглашать в разные известные дома. Моя работа по приглашению не только расширяла границы моего искусства, но и мои знакомства со знаменитыми людьми нашего времени, как получилось, например, с Левицким.

Срок моего договора с Юрием Фёдоровичем о переходе из его дома на самостоятельную работу к новым хозяевам давным-давно истёк, а приглашения на постоянную службу в чей-то дом я, к сожалению, до сих пор не получал. В деньгах братья Соймоновы нас с дядей Гансом не обижали, мой личный капитал за прошедшие несколько лет значительно пополнился — повара-иностранцы ценились в Петербурге достаточно высоко и получали они жалование намного выше русских поваров. Но я мечтал о самостоятельном поприще, чувствовал себя лишним на кухне у Соймоновых и был теперь просто счастлив от приглашения в большой дом Бакуниных. По ночам беспокойно вертелся в постели — только бы не сорвалось чего-нибудь в этих планах, только бы Бакунин не передумал…

Николай уехал в Черенчицы. Наш хозяин отпустил с ним в отпуск и дядю Ганса, очень уж тому хотелось повидаться со своим братом, моим батюшкой. Михаил Фёдорович трудился Петрозаводске, а Юрий Фёдорович отбыл надолго из Петербурга по своим служебным делам. Дом Соймоновых опустел. Перед своим отъездом Юрий Фёдорович изрядно сократил количество прислуги в доме, но в полутёмных комнатах я, то и дело, натыкался на изнывающих от безделья лакеев. Я мало чем отличался от них. Уже была глубокая осень, и дожди лили с утра до вечера. В такую погоду куда-то выходить из дома не хотелось. Да и дел в городе не было никаких. Я с нетерпением ожидал возвращения Николая, считая дни, оставшиеся у него от отпуска.

И вот, наконец, тёмной сырой ночью услышал я сквозь сон, звонко зазвеневший дверной колокольчик. Громко захлопали двери и затопали по лестницам слуги. Я подбежал к окну. Слава Богу — это приехал Николай! Схватив свечу, я тут же бросился к нему в комнату, в ней было сыро и неуютно. Быстро зажёг все свечи в жирандолях и канделябрах, пришлось не единожды дёрнуть за сонетку, пока не появился заспанный лакей — я приказал ему, немедля, затопить камин.

И вот в дверях появился, потирая усталую спину, Николай. Два лакея внесли за ним его баулы и чемоданы. Он отдал распоряжение слугам, как поступить с остальным багажом, и когда они исчезли, мы, наконец, обнялись. Я, видимо, чересчур пылко прижал его к себе — мой друг даже вскрикнул.

— Сразу, видать, Карлуша, что давненько