Что это? Свет? Ну да, я определенно вижу свет, два маленьких голубых огонька один над другим. Теперь, хорошо бы повернуть.

– Рулевой!

– Сэр?

– Готовимся принимать топливо. Мы уже близко. Лево руля 15.

– Лево руля 15, сэр.

Я увидел, что нос начал поворачивать, но недостаточно быстро.

– Увеличить до 20.

– Лево руля 20, сэр.

– Обороты?

– 70 оборотов, сэр.

– 110 оборотов.

– 110 оборотов, сэр.

– Снизить до 10.

– Лево руля 10, сэр.

– Малый вперед.

– Малый вперед, сэр.

– Руль прямо.

– Руль прямо, сэр.

– Рулевой?

– Сэр?

– Вы видите танкер?

– Отчетливо, сэр.

– Держать направление на второй привальный брус.

– Второй привальный бурс, сэр.

Тихий плеск воды между сближающимися корпусами, змейки концов, мелькнувшие в темноте.

– Лево руля 20, средний назад.

– Лево руля 20, средний назад, сэр.

– Стоп машины.

– Стоп машины, сэр.

Корабль слегка вздрогнул, коснувшись привального бруса. Перебросили концы. Мы пришвартовались.

– Все, рулевой, спасибо.

Я с облегчением вздохнул и наконец разжал руки, вцепившиеся в поручень. Ладони были влажные, поручень тоже. Не могу передать, как я гордился своим кораблем. Он вел себя безупречно, когда я об этом попросил.

Поступил сигнал: «После окончания бункеровки становитесь на якорь в точке…»

Черт побери! А я-то понадеялся, что они оставят нас здесь до утра!

Я отправился в каюту прилечь. Продление бака имело только один недостаток – каюта капитана оказалась в середине корабля и вентилировалась только через отверстия, выходящие на палубу недалеко от столовой команды. Через эти отверстия поступал не только воздух, но и доносились некоторые реплики, не предназначенные для моего уха. На этот раз, укладываясь поудобнее на койке, я услышал:

– И больше не спорь, что только кадровый моряк может управлять кораблем, – произнес звучный голос уроженца западной части страны. – Вон как наш ловко справился. Да еще в такую темень.

Лучшего бальзама для моей души придумать было нельзя. Уже засыпая, я еще раз подумал, что «Вербена» становится настоящим военным кораблем.

В 3 часа утра мы перебрались к месту якорной стоянки, а уже в восемь отправились на встречу с первым конвоем. Мы заметили его недалеко от мыса Кинтайра – две длинные колонны судов, растянувшиеся почти на 10 миль. Впереди шел эсминец «Велокс». На его борту замигала сигнальная лампа – нам указывали наше место. С корвета, жизнерадостно приплясывавшего на волнах и, тем не менее, выглядевшего боевым, нам передали всю необходимую информацию, полученную после выхода конвоя из Ливерпуля накануне вечером, а также несколько распоряжений старшего офицера на случай нападения на конвой. Когда передача сигналов закончилась, уже стемнело. Мы направлялись к Минчу, и до прохождения конвою предстояло двигаться двумя колоннами. Удалившись от берега, он развернется широким фронтом. Вместо двух колонн будет восемь, десять или даже больше по пять-шесть судов в каждой. Конвой был тихоходным – делал не больше 6 узлов, поэтому его переформирование на следующее утро оказалось делом небыстрым и нелегким. Некоторые суда могли идти с максимальной скоростью 7 узлов, и, если идущие впереди снижали скорость до четырех, замыкающим требовалось 4 часа, чтобы преодолеть 12 миль и занять свои места в ордере. Незаметно прошло утро. «Велокс» суетился в первых рядах, замыкал ордер еще один эсминец, и на каждом углу было по корвету. Место «Вербены» оказалось в правой передней четверти.

В первую ночь ничего необычного не произошло. Когда сгустились сумерки, мы перешли с зигзага на обычный ход и приблизились к торговым судам. Навигационные огни не зажигали, а радара в те дни еще не было. Поэтому важнее оставаться с конвоем, чем продолжать зигзаг. В любом случае немецкие подводные лодки обычно атаковали из надводного положения, а в таких условиях визуальный наблюдатель имеет больше возможностей, чем асдик.

Нам всем не хватало реализма и здравого смысла, чтобы осознать, что случится, если немецкие подводные лодки попытаются перерезать наши торговые пути в Атлантике. Перед войной мы раздувались от гордости, получив на вооружение асдик, и заявили миру, что теперь у нас есть достойный ответ на угрозу со стороны немецких субмарин. Он действительно был, но только до тех пор, пока подводные лодки оставались под водой. Но только в чернильной темноте зимней ночи немцы почти всегда атаковали с поверхности, и до появления радара мы могли противопоставить им только свои зоркие глаза, высокое боевое мастерство, умение не пасовать перед опасностью и… блеф. Другого оружия против надводных рейдеров у нас не было.

На второе утро мы заметили дальний разведчик «фокке-вульф», приближающийся с северо-востока на небольшой высоте. Немцы разместили некоторое количество этих докучливых зануд в Ставангере – в Норвегии. Они постоянно действовали нам на нервы и доставляли немало хлопот, до тех пор пока не вмешалась наша береговая авиация. Если немцы прорывались к конвою, а они не прекращали этих попыток, то непременно сбрасывали свои бомбы на неудачливые торговые суда. Но даже если немецким самолетам не удавалась бомбежка, все равно они обнаруживали конвои и наводили на них подводные лодки.

Орудийный расчет «Вербены» выстрелил осветительный снаряд. Ночью наше орудие заряжено именно осветительными снарядами, а времени на перезарядку уже не оставалось. Взрыв такого снаряда кажется ослепительно ярким даже при свете дня, а уж ночью и подавно. Вражеский самолет сделал крутой вираж – должно быть, летчики не сразу разобрались, что произошло, а мы произвели еще один выстрел. Самолет отвернул и удалился в северном направлении. Что ж, «Вербена» показала зубки, пусть на первый раз и не настоящие.

Хотя поначалу прибывшие на «Вербену» офицеры разочаровали своей неопытностью, очень скоро я начал по-настоящему их ценить. Они были очень молоды, чрезвычайно серьезны и старались изо всех сил. Все-таки мы имели особую репутацию, которую следовало поддерживать, а если точнее – создавать. «Вербена» была первым корветом, которым командовал офицер КВДР, и прошло еще много месяцев, прежде чем появился второй такой же. Если «Вербена» зарекомендует себя хорошо, это откроет дорогу многим грамотным офицерам КВДР к командованию кораблями. Таким образом, на нас лежала ответственность, о которой я неустанно напоминал людям. Перед войной младшие лейтенанты П. М. Уиттакер и Р. Ф. Е Петтифер были мелкими конторскими клерками, а гардемарин К. С. Эдвардс – тот вообще учился в средней школе. Они прослужили 9 месяцев на «нижней палубе», потом провели 3 месяца на «Кинг Альфреде». И вот теперь их заботам вверено 30–40 торговых судов. Такую перемену, должно быть, трудно осмыслить. В первом походе гардемарина скрутила морская болезнь. Ничего подобного даже мне не приходилось видеть. В конце концов он отказался от попыток заставить пищу удержаться в желудке и ничего не ел в течение 12 суток. Только пил сок лайма с сахаром. По возвращении я предложил ему остаться на берегу, но он захотел попробовать еще раз. К счастью, во второй раз все обошлось нормально.