На улице все так же сияло солнце. Крутились карусели. Гремела музыка. Я глянула на Воробья. Он был бледный-пребледный. Думаю, и я выглядела не лучше.

— Испугались, ребятки? — посмеиваясь, спросила старушка кассирша.

— Странный у вас какой-то номер, — еле ворочала я пересохшим языком.

— Это который? — не поняла кассирша.

— С ножами, — просипел Володька.

— Отродясь у нас ножей не было, — пожала плечами старушка.

Мы с Воробьем переглянулись.

— Все ясно, Мухина, — мрачно сказал он. — Тебя пытались убить.

— Ой, мамочка, у меня от страха прямо душа в пятки ушла, — призналась я.

— Ты же от этого тащишься, — напомнил мне Володька.

Остаток дня мы бурно обсуждал к происшествие в пещере. А вечером потопали в музей.

— Держите, молодые люди. — Курицын протянул нам два фонаря. — Для вас приготовил.

Мы спустились в подвал и, отодвинув тяжелую плиту, полезли в подземный ход. Впереди Володька, за ним — я.

— Счастливого пути, — крикнул нам директор.

Ход был узкий и низкий. Приходилось ползти почти что на четвереньках.

— Ну скупердяй Скуратов, — ворчала я, — не мог попросторней проход сделать.

Вдруг Воробей резко остановился. Я, естественно, тоже.

— Впереди — свет, — шепотом сообщил он.

— Какой свет?

— Электрический.

— Может, это мертвая Лизавета светится?

— Мухина, опять ты чушь мелешь. При чем тут Лизавета? Сама же говорила: они с Мадунгой в Африку уехали.

— Ах, да, — вспомнила я.

— Ладно, лезем дальше.

Теперь уже и я видела неясный свет, сочившийся откуда-то сверху. Володька уткнулся в глухую стену. Дальше хода не было. Над нами находились две плиты.

— Прибыли, — тихо сказал Воробей. Сдвинув одну из плит, мы вылезли наверх. Склеп оказался каким-то странным. На потолке висела люстра с тремя горящими лампочками; вместо гроба стоял стол, уставленный различными колбами, мензурками, стеклянными банками… На полу была куча коробок, доверху набитых белыми таблетками. Володька взял одну таблетку и лизнул.

— Либитум, — уверенно заявил он.

— Какой еще либитум? — не поняла я.

— Есть такой наркотик. С привкусом мяты.

— А ты откуда знаешь?

— Наш посол в Аргентине рассказывал.

— Он что — наркоман?

— Не наркоман, а специалист по наркотикам.

Я с недоумением озиралась.

— Ни фига не врублюсь. По виду — настоящий склеп.

— Склеп и есть, — сказал Володька. — Просто мадам Ирэн приспособила его под лабораторию для изготовления либитума.

— А где же сокровища? — продолжала я озираться. — Может, мадам Ирэн их перепрятала?

Воробей не успел ответить. В потолке, рядом с люстрой, внезапно открылся люк, и в образовавшееся отверстие просунулся ствол автомата.

— Не двигаться! — раздался грозный окрик. — Руки вверх!

Мы подняли руки. А что еще нам оставалось делать?..

В склеп спрыгнули два милиционера. Одного я сразу узнала, это был сержант Петренко.

Нас обыскали. Петренко вытащил у меня из кармана дедушкин пистолет.

— Ага-а! — радостно завопил он. — Вооруженное ограбление!

— Пистолет без патронов, — заметила я. 1

— Разговорчики! — прикрикнул сержант. Сверху спустили веревочную лесенку. Поднявшись, мы оказались в магазинчике мадам Ирэн. Ни самой мадам, ни ее помощников я не заметила. Нас вывели на улицу.

У магазина стоял милицейский фургон.

— Они заранее знали о нашем приходе, — шепнул мне Володька.

— Откуда?

— От верблюда. Орать в гостинице надо было меньше.

Петренко открыл дверцу фургона:

— Прошу, господа грабители. Мы поехали.

— Куда мы едем? — поинтересовалась я.

— Сама-то как думаешь? — ухмыльнулся сержант.

Фургон остановился у отделения милиции. Здесь нас поджидал следователь Емелин. Петренко протянул ему мой пистолет:

— Вот, у Мухиной изъял.

Емелин понюхал дуло.

— Порохом пахнет.

— Каким порохом?! — возмутилась я. — Что вы врете!

Следователь на меня даже не взглянул.

— В камеру их! — коротко приказал он.

— Это провокация! — возмутился и Воробей.

— Топай, топай, — толкнул его в спину сержант.

Нас посадили в разные камеры.

Железная дверь захлопнулась. Заскрежетал ключ.

Я огляделась. Решетчатое оконце под потолком. Деревянные нары. Каменные стены.

"Ладно, — подумала я, — утро вечера мудренее". И начала укладываться на нарах.

Но тут снова заскрежетал ключ. В камеру вошел Петренко.

— Мухина, — сказал он, — на допрос.

Сержант привел меня в кабинет Емелина. Верхний свет был выключен. Горела только настольная лампа.

— Садитесь, — указал мне следователь на стул.

Я села. Петренко вышел. Емелин достал ручку, лист бумаги и приступил к допросу:

— Фамилия, имя, отчество?

— Вы же знаете.

— Отвечать на вопросы!

— Мухина Эмма Игоревна.

— Где проживаете?

— В Москве.

— Род занятий?

— Учусь в школе.

— Сколько вам полных лет?

— Девяносто восемь.

Следователь машинально записал. Но тотчас опомнился.

— Ты что, Мухина, шутить со мной вздумала?!

— С чего вы взяли? — невинно смотрела я.

— Гражданка Мухина, — грозно объявил он, — вы обвиняетесь в убийстве своего деда!

Я чуть со стула не грохнулась.

— Что-что?

— Что слышала, Эммочка, — с ядовитой улыбкой ответил Емелин. — Ты, я гляжу, из молодых — да ранних. Мы навели справки в нотариальной конторе. По завещанию, в случае смерти капитана все его имущество, в том числе дом, переходит к тебе. Но ты нетерпеливая, ты ждать не хочешь. Поэтому и убила родного дедушку. А потом разыграла комедию с его исчезновением.

— Вы дурак? — спокойно поинтересовалась я.