Жертва Ви не сильно интересовалась унижениями. Жирный солдат наблюдал недолго, а потом вырубился с оленьей ногой в руке. Его грязная койка располагалась в самом конце места, где спали солдаты, потому что его вонь, была оскорбительна даже для их носов.

Вытянувшись, он выглядел словно холмистое поле, с телом, похожим на серию холмов и долин. Оленья нога лежала на животе, как приз на вершине горы.

Ви оставался позади, пока глаза-бусинки солдата не скрылись под мясистыми веками, а массивная грудь не начала подниматься и опускаться в замедляющемся ритме. Вскоре рыбьи губы раскрылись, и храп начал раздаваться один за другим. Тогда Ви приблизился на босых ногах, не издавая ни звука.

Неприятный запах мужчины не отпугнул Ви, и его не волновала грязь на оленьей ноге. Он наклонился вперед и вытянул маленькую ручку, вытаскивая кость.

Как только он вытащил ее, черный кинжал пронесся мимо, рядом с ухом солдата и вонзился в пещерный настил, от чего глаза мужчины мгновенно распахнулись.

Отец Ви нависал, как готовый обрушиться кулак в кольчуге, с расставленными ногами, с серьезностью в темных глазах. Он был самым крупным во всем лагере, говорили, даже среди всей расы, и его присутствие внушало страх по двум причинам: из-за размера и непредсказуемости. Его настроение менялось каждые пять минут, а прихоти были капризны и жестоки, но Ви знал, что стоит за этим изменчивым нравом: абсолютно все рассчитывалось ради эффекта. Злобная хитрость его отца была настолько глубока, насколько тверды были его мышцы.

— Поднимайся, — прорычал Бладлеттер. — Пока ты нежился, тебя обворовал мальчишка.

Ви отпрянул от своего отца, и начал есть, запустив зубы в мясо и пережевывая как можно быстрее. Его за это побьют, вероятно, они оба, так что нужно съесть как можно больше, пока не посыпались удары.

Жирдяй извинялся, пока Бладлеттер пинал его ботинком с шипами. Лицо мужчины побледнело, но он был достаточно умен, чтобы не кричать.

— Причины случившегося не волнуют меня. — Бладлеттер уставился на солдата. — Что ты будешь делать с этим — вот мой вопрос.

Не переведя дух, солдат стиснул кулак и ударил Ви в бок. Когда удар вышиб воздух из его легких и мясо изо рта, Ви выронил кусок. Задыхаясь, он поднял кусок из грязи и засунул назад в рот. От пещерного настила он стал соленым.

Когда началось избиение, Ви ел во время ударов, пока его малая берцовая кость не изогнулась так, что почти сломалась. Он закричал, упустив оленью ногу. Кто-то подобрал ее и убежал прочь.

Все это время Бладлеттер смеялся без улыбки, лающий звук, издаваемый ртом, был резким и тонким, словно нож. И потом он прекратил это. Без единого усилия он схватил толстого солдата за шею и швырнул о каменную стену.

Ботинки Бладлеттера оказались напротив лица Ви. — Подай мне мой кинжал.

Ви заморгал и попытался сдвинуться.

Послышался скрип кожи, и лицо Бладлеттера возникло прямо перед Ви. — Подай мне мой кинжал, мальчик. Или займешь место шлюх в яме.

Солдаты, собравшиеся позади его отца, загоготали, и кто-то кинул камень, попавший в покалеченную ногу Ви.

— Мой кинжал.

Вишес погрузил тонкие пальчики в грязь и подтащил себя к кинжалу. Находясь в двух футах от него, кинжал казался на другом конце света. Когда он, наконец, положил ладонь на него, он был настолько слаб, что ему понадобились обе руки, чтобы вытащить его из земли. Его живот крутило от боли, и когда он потянул кинжал, его вырвало украденным мясом.

Когда рвота прошла, он протянул кинжал своему отцу, который уже встал в полный рост.

— Вставай, — сказал Бладлеттер. — Или думаешь, что я должен наклониться к ничтожеству?

Ви с трудом сел и не мог вообразить, как ему удастся поднять все свое тело, если он едва поднял плечи. Он переложил кинжал в левую руку, а правой уперся в грязь, и оттолкнулся. Боль была настолько сильной, что в глазах потемнело… но чудеса случаются. Им овладело какое-то внутреннее сияние, будто солнечный свет пролился в его венах и полностью избавил от боли. Зрение вернулось… и он увидел, что рука светилась.

Сейчас не было времени удивляться. Он оторвал себя от пола, поднимаясь, одновременно пытаясь не нагружать ногу. Трясущейся рукой он подал кинжал отцу.

Бладлеттер смотрел на него какое-то мгновение, будто не ожидал, что Ви вообще поднимется. Затем взял оружие и отвернулся.

— Кто-нибудь, сбейте его обратно. Его дерзость оскорбляет меня.

Ви грохнулся ничком, когда приказ был выполнен, сияние тот час же покинуло его, и вернулась агония. Он ждал других ударов, но когда услышал рев толпы, то понял, развлечением дня станет наказание неудачников, а не его.

Когда он валялся в трясине своей боли, пытался дышать дрожащим, избитым телом, он представил, как женщина в белой мантии приходит к нему и обнимает руками. Нашептывая нежные слова, она убаюкивала его и гладила по волосам, успокаивала его.

Он впустил видение. Она была его воображаемой матерью. Которая любила его, хотела, чтобы он был в безопасности, согретый и сытый. Воистину, только ее образ оставлял его в живых, одна она приносила ему покой.

Толстяк наклонился вниз, обдавая Ви своим зловонным дыханием. — Украдешь у меня еще раз, и ты не залечишь то, что я с тобой сделаю.

Солдат плюнул Ви в лицо, затем поднял его и отшвырнул как ненужный мусор подальше от грязной койки.

Прежде чем вырубиться, Ви увидел остальных претрансов, с удовольствием доедавших оленью ногу.

Выругавшись, Ви заглушил воспоминания, его глаза заметались по переулку, в котором он находился, словно подхваченные ветром старые газеты. Черт, он чувствовал себя развалиной. Печать на его Тапперуэре[42]сломалась, и отголоски прошлого просочились наружу.

Бардак. Полный бардак.

Хорошо хоть, что он не знал тогда, какое дерьмо «моя-мамочка-которая-меня-любит». Это ранило бы его сильнее, чем любое пережитое в прошлом насилие.

Он достал медальон Праймэйла из кармана и уставился на него. Ви смотрел на него несколько минут, пока тот не упал и отрекошетил от пола, как монетка. Он нахмурился… и тут же осознал, что его «нормальная» рука сияла и прожгла кожаный шнурок.

Черт возьми, его мать была такой эгоисткой. Она создала расу, но этого ей показалось мало. Ей, черт побери, захотелось потомков.

Мать твою. Он не предоставит ей удовольствия получить сотни внуков. Она облажалась как мать, так с какой стати он должен дарить ей будущее поколение для издевательств?