– Но если мы хотим убедить всех в своей правоте, что у нас еще есть, кроме слов? Какие доказательства мы можем предоставить?

– То есть?

– Когда-то в шестом классе мы разыгрывали суд, – помолчав, ответил Кит, – я был свидетелем. А дело шло о контрабанде наркотиков. Я чуть в штаны не наложил от страха, хотя это была всего лишь постановка.

– Ну надо же!

Мы все еще слушали новые истории друг о друге, затаив дыхание, – как много я еще о тебе не знаю.

– Спорим, Мак был подсудимым!

Лицо Кита чуть дернулось, но он все же рассмеялся.

– Вообще-то он был судьей.

– Какой кошмар!

– Наш учитель обладал чувством юмора, – признал Кит. – Я это к тому, что у меня есть кое-какой опыт. Когда выходишь говорить – сразу успокаиваешься. Волноваться незачем, просто идешь и рассказываешь, что видела. И все.

Я знала, что он прав, но все равно волновалась. На фоне отсутствия аппетита почему-то разыгралась жажда. Если бы мы не ждали телефонного звонка, я бы пинты три осушила.

В стекло застучали крупные капли.

– Значит, в музей? – спросила я.

Но музей оказался закрыт на перерыв. Мы вернулись в паб и сыграли партию за неровным бильярдным столом. (Понятное дело, я выиграла: хотя Кит играл со мной месяцами, он все еще пытался просчитать траекторию шара. Я воспринимала игру как спорт, а он пытался применить физику, при этом сохранял невыносимо серьезное лицо и подолгу размышлял над следующим ударом, склонившись над кием.)

Играть закончили, когда стало невозможно притворяться, будто мы не замечаем тоскливых взглядов, которые бросали на сукно местные подростки.

– Три часа, – сказала я. – Она, наверное, до сих пор в этой клетушке для свидетелей.

– Если бы мы им понадобились, нам бы позвонили. Пойдем в отель.

И мы отдали кии.

– Нам теперь весь вечер в отеле сидеть? – пробурчала я, натягивая пальто.

Кит улыбнулся.

– Да ладно, не так уж все плохо.

Даже полпинты эля сделали свое дело на голодный желудок. Я лежала, не вовлекаясь в процесс, издавая привычные стоны, пока Кит трудился сверху. Ему понадобилось в два раза больше времени, зато потом он уснул в считаные секунды. Я знала, он проснется не раньше чем через час.

Дождь перестал, мокрые крыши Труро блестели на солнце.

На часах было четверть пятого. Пришло решение, и я натянула одежду, не дав себе времени передумать. Здание на вершине холма будто притягивало к себе магнитом.

ЛОРА

8 мая 2000-го

Через пять минут я, тяжело дыша, примчалась к зданию суда. Теперь я уже знала, как действовать, утреннего столпотворения не было, и я в считаные секунды прошла охрану и купила кофе, чтобы чем-то занять руки. Однако не успела сделать и глотка, как двери зала заседаний распахнулись, и в холле опять стало людно.

Первыми вышли Балкомбы и окружили Джейми, который выскользнул из боковой двери – наверное, сидел на скамье подсудимых. Женщина с лошадиным лицом, которую я видела раньше, и впрямь оказалась адвокатом – на ней были мантия и парик. Она обращалась не к Джейми, а к его отцу. Эхо разносило их голоса еще долго после того, как они скрылись из виду. Из двойной двери вышел усталый мужчина в коричневом костюме. У него в руках была невзрачная папка с красными завязками. Он почти бежал, пытаясь скрыться от кого-то. За ним по пятам следовала Кэрол Кент. За ней – наконец – шла Бесс. Я инстинктивно вжалась в белую колонну и выглянула из укрытия. Бесс выглядела стянутой по швам – буйная грива волос закручена в пучок, соблазнительное тело скрыто под костюмом, но при нашей первой встрече она не могла выдавить ни звука, теперь же она кричала.

– Вы что, издеваетесь? Он серьезно?

– Я же не сказал, что это запрещено, – произнес адвокат. – Я сказал, что мы не советуем.

К ним подошли багроволицый мужчина и женщина с красными глазами. У него были темные волосы, как у Бесс, а у нее такая же пышная фигура. Значит, родители. Приземистая мать, безвкусно одетый отец. По сравнению с Балкомбами они смотрелись как бедные родственники, эдакие фермеры из села.

– Что случилось, солнышко? – спросил отец.

– Меня допросили и теперь хотят отправить домой.

Родители обернулись к Кэрол Кент.

– В их словах есть резон, Бесс, – мягко сказала она. – По закону ты имеешь право остаться в зале, но присяжным это не понравится. В подобных случаях, знаешь ли, когда на кону твое слово против его… Тебя могут счесть мстительной.

– А я и хочу отомстить! Я бы ему член отрезала! – Бесс издала злой громкий смешок.

Отец смутился. Адвокат и Кэрол одновременно шикнули, а мать попыталась обнять Бесс. Та отбросила ее руку, резко выдохнула и продолжила уже тише:

– Мне только что пришлось все заново пережить, а он сидел там и моргал, как олененок. Да чтоб с ним самим такое сделали!..

– Я понимаю, – сказал адвокат. – Прости, я не подумал. Мне и самому гадко это советовать. Если хочешь все видеть и слышать, я не стану отговаривать. Только предупреждаю: у нас больше шансов выиграть дело, если тебя не будет. У присяжных своя логика.

– А почему вы раньше не сказали?

Кэрол повернулась и что-то произнесла, я не разобрала.

– Думали, меня это собьет? – Бесс будто утратила весь свой запал. – Что ж, может, вы и правы…

Она умолкла на полуслове и пошла прочь, держась неестественно прямо. Глядя девушке в спину, я поняла: лишь гордость не позволила ей разрыдаться. Родители поспешили за дочкой, подхватив с двух сторон, и исчезли в лабиринте коридоров.

– Черт, получился обратный эффект, – сказала адвокату Кэрол Кент. – Ну ничего, я все улажу.

Я обвела взглядом комнату и заметила блондинистую журналистку, укрывшуюся в листьях плюща. Она тыкала пальцами в телефон. Хотя никто не смотрел на меня, я обошла холл и укрылась за другой колонной.

– Привет, это Элли. Хорошие новости. Можем печатать. Классический случай – слова жертвы против слов насильника, прямо как по учебнику. Половина баб из присяжных уже от него без ума. Ага, ага… Чуть всхлипывала, но говорила толково. Смотрела прямо на него. Обычно жертвы отводят взгляд, а эта злющая ведьма. Якобы он подошел к ней, подкатил, она отшила, а он не понял, обычное бла-бла…

Мне захотелось выбить у нее телефон.

– Звучало убедительно – до перекрестного допроса. Адвокат Балкомбов порвал ее версию в клочья.

Усилием воли я подавила бушевавшую ярость и перестала воображать ужасную сцену, о которой рассказывала эта Элли. Надо было услышать конец истории.

– Плюс еще история с депрессией. Такое не работает. Единственное, что можно сказать в пользу несчастной толстухи, – она не в той форме для случайных связей. Карту с беззаботным перепихоном разыграть не выйдет.