– Вот и не хочу больше ни о ком ничего знать, – отрезала я. – Это я и имела в виду, когда говорила, что нельзя полоскать сказку в ведре с грязной водой…

Некоторое время мы шагали молча, а потом меня словно кто-то дернул за язык:

– А у меня стих досочинялся.

– Какой?

– Про Шмарова…

– Прочитай!

Я прекрасно знала, что услышу именно это, но все же попыталась отделаться:

– Да я уже не помню…

– Ну прочитай! – Глупо было надеяться, что после такого вступления подружка отстанет.

Он будет ждать, и ты придешь послушно,

Не оглянувшись, забывая путь назад,

А он опять посмотрит равнодушно,

Внушив себе, что выбран наугад.

И отвернется, не заметив

Усмешки на закушенных губах,

Его героем ты не будешь бредить,

Поверив безразличию в глазах.

Боль прежняя уже не повторится –

Останется он снова виноват.

И снова ляжет тень на ваши лица,

Смягчив холодный отрешенный взгляд.

– Вот лучший гадостный подарок для Шмарова, – сказала Юлька, выслушав меня. – Обязательно запиши и отдай ему.

– В следующий раз? – растерялась я.

– Как хочешь.

– Нет, – решила я. – В следующий раз не буду. Пока не заслужил.

Следующий спектакль пришелся на девятое мая, и зрителей было совсем немного. Мы с Юлькой стояли в очереди в кассу, почти целиком состоявшей из знакомых нам личностей – только истинные фанаты не изменяли родному театру из-за праздника и хорошей погоды.

Никто не видел, как Теркин появился возле касс, заметили его уже разговаривающим с каким-то парнем, которому он вынес пропуск. Очередь дрогнула. В открытую оборачиваться не решались, лишь украдкой бросали косые взгляды и перешептывались. Зато, когда он ушел, заговорили в полный голос.

– Вот урод!

– Ну и вырядился!

– Хоть бы голову помыл!

Мы с Юлькой недоуменно переглядывались – ну да, выглядел Антон, конечно, не супер. Но ведь и не на сцену вышел!

– Сегодня еще ничего, – снисходительно сказал Кирилл. – Почти прилично выглядит.

– И не стыдно ему позориться! – в сердцах сказал кто-то из толпы.

– Не стыдно ему на Арбате позориться, – отозвался Кирилл.

– Что? – не выдержала я.

– Что в суп кладут, – ответил он мне.

Вокруг засмеялись. Я смутилась, но расспросы не оставила:

– Давно ты его там видел?

– Около месяца назад, когда в Театр Вахтангова ходил, – неохотно ответил он.

– И что он там делал?

– С гитарой, песенки пел, – ответил Кирилл и отвернулся, давая понять, что тема исчерпана.

Но главное мы все же успели услышать.

– Юлька, – потрясенно вопросила я, когда мы, купив билеты, вышли из театра и направились к цветочному киоску. – Это что, правда?

– А почему нет? – пожала плечами она. – Мало ли кто как развлекается.

– Но он же актер!

– И что? Кто его знает-то, кроме нас? Тоже мне, звезда!

Я поморщилась:

– Ты что развыступалась, прямо как эти?

– Кто?

– Да фанаты эти недоделанные. Голову он, видите ли, не помыл!

– Лер, ну что непонятного? Завидуют они ему, вот и пытаются до своего уровня опустить, – снисходительно отозвалась она. И хмыкнула: – Везет нам в последнее время на уличных музыкантов! Это знак!

– Какой еще знак? – пробормотала я, чувствуя, что краснею.

К счастью, моя тактичная подруга быстро свернула с сомнительной темы:

– Скажи спасибо, что не Шмаров! А то пришлось бы ему и там цветочки дарить!

Мы как раз подошли к киоску, и я сделала вид, что не расслышала последней реплики, разглядывая витрину.

– Три белые розы, пожалуйста, – попросила я.

– Почему у тебя цветы все время белые? – спросила Юлька.

– Не знаю, – пожала плечами я. – Ему подходит. Не красные же, в самом деле, дарить?

Перед началом спектакля я вдруг задалась вопросом, который раз буду смотреть «Королеву Марго». Мы долго считали, вспоминая даты и загибая пальцы, и в итоге пришли к магическому числу «десять».

– Юбилей, – потрясенно протянула я.

Наверное, зря я устанавливала порядковый номер: минут через пятнадцать после увертюры я поймала себя на мысли, что начинаю скучать. Притом не оставляло неясное предчувствие неудачи, и к концу первого действия настроение мое окончательно испортилось.

– Ну что, будем устраивать демонстрацию по центральной лестнице? – спросила я в антракте.

– Не стоит, – качнула головой Юлька.

Сегодня, впрочем, ничего и не получилось бы – фанаты мобилизовались и натащили цветов всем исполнителям главных ролей.

В театр привели роту солдат, наверное, в честь праздника. Все происходящее на сцене было им глубоко безразлично, они то и дело выходили из зала, потом возвращались, нисколько не заботясь о тишине, и это еще сильнее действовало на мои и без того взвинченные нервы.

Зажегся свет. Я последний раз взглянула в зеркало, убрала его в сумку и встала. Подходя к сцене, я еще смутно надеялась, что все обойдется…

Выйдя из зала, я никак не могла собраться с мыслями и чувствовала, что продолжаю улыбаться растерянной вымученной улыбкой.

– Ну, что снова? – недовольно спросила Юлька. – Что опять не так?

– Все не так. Ты что, не заметила, как он со мной?

Когда мы вышли на улицу, как раз начался салют, и мы остановились посмотреть. Я послушно задрала голову, но смотрела на россыпи искр и огней без всякого интереса.

– Я ему надоела! У него был такой высокомерный вид: «Ага, снова пришла? Ну, теперь никуда не денешься!» Ты была права – ему действительно все равно. Нет, ты скажи, разве можно так обращаться с единственной поклонницей?

– А он чувствует, что ты ненастоящая поклонница, – подколола Юлька.

– Откуда? – сморщилась я. – На мне написано, что ли?

– Тебе, конечно, виднее, – с сомнением протянула она. – Но со стороны все выглядело совсем по-другому.

– Как? – спросила я уже в полном отчаянии.

– Он к тебе рванулся! Если бы на его пути кто-нибудь стоял, он бы всех смел. Подошел как к старой знакомой, понимаешь? У него и лицо такое было: «А, свои пришли».