Климов и Шажков ещё из холла сквозь стеклянную дверь увидели в полутёмном зале ресторана своих коллег, сидевших за длинным столом и молча тянувших пиво.

— Переводчика-то у них нет, — сообразил Валентин.

Климов как будто услышал его и усмехнулся: «Тебя ждут». Он сам понимал по-английски, но, как собака, говорить не мог.

— Вижу.

— Ты начни, а там посмотрим. Опыт подсказывает мне, что через полчаса, от силы через сорок минут, твои услуги им больше не понадобятся… Подтяни галстук или сними его вообще.

— Лучше подтяну, — ответил Шажков.

— Ну, как я? — оправляя белый пиджак, спросил Климов.

— Джеймс Бонд.

— А то! — и Климов, картинно распахнув руки в радушном приветствии, двинулся в зал.

На почетных местах за столом сидели два депутата Государственной думы из разных фракций: плотные с короткими стрижками и в расстёгнутых пиджаках. Напротив — профессор Джон Рединг из Великобритании с супругой и профессор из Германии Вольфганг Китгель. Рединг был одет в богемного вида пуловер, выглядел очень моложаво, и его хотелось называть «Джон». Супруга на его фоне не выделялась. Напротив, Китгель сидел в застёгнутом чёрном костюме, и к нему хотелось обращаться «мистер». За Китгелем сидел финн и два представителя Чехии. Чехи были уже в возрасте и откровенно ностальгировали по прошедшим временам, когда они были юными и ездили по молодёжным путёвкам в город Ленинград. Университет представляли декан философского факультета профессор Конторович — сдержанный и незаметный человек с аккуратной седой бородкой — да Климов с Шажковым.

— Хэлло, гутентаг, ни хао, — приветствовал Климов иностранных гостей и, обойдя стол, с каждым в отдельности расцеловался. Его юмора, к счастью, никто не понял.

После окончания суеты по поводу заказа блюд профессор Климов поднялся с рюмкой финской водки и, нависая над столом полами белого пиджака, открыл вечер:

— Валь, переводи. Дорогие коллеги, друзья! Кого-то мы знаем давно, — он посмотрел на Рединга, — с кем-то встретились впервые, но наша конференция… (далее Шажков переводил, почти не вдаваясь в смысл сказанного, успевая подумать даже о Лене Окладниковой).

— …за этим столом присутствуют и люди, представляющие политическую элиту страны, — Климов кивнул в сторону депутатов Госдумы, — объекты, так сказать, нашего изучения…

— Подопытные свинки, — брякнул один из них («Никак чувство юмора есть?» — подумал Валентин, но переводить постеснялся. Да и не знал он, как сказать по-английски «подопытная свинка»).

— …которые прилагают титанические усилия, чтобы Россия стала сильным демократическим государством… («Исправил бестактность по отношению к москвичам», — одобрил Шажков).

— …открывая этот вечер, я предлагаю выпить за успех прошедшей конференции… и забыть о ней (последние слова вполголоса для Шажкова, а далее снова громко)… и за её уважаемых гостей, чиз! — Климов чокнулся со всеми, осушил рюмку и сел.

Застучали ножи-вилки, и вечер начался. После четвёртого или пятого тоста все, наконец, расслабились. Депутаты рассказывали московские анекдоты, большей частью неприличные, которые Шажков, видимо, переводил не совсем удачно, так как на другой стороне стола лишь вежливо улыбались. Декан Конторович установил контакт с одним из чехов, который немного говорил по-русски. Супруга Джона Рединга, выпивавшая наравне с мужем, повеселела и явно не прочь была поучаствовать в общей беседе.

Климов, Рединг, Киттель и примкнувший к ним Шажков завели традиционный спор о том, в какой стране девушки красивее. Рединг к удовольствию хозяев однозначно утверждал, что самые красивые девушки живут в России.

— Если в Манчестере или в Глазго встретишь симпатичную девчонку, то она, скорее всего, будет из Восточной Европы или из Израиля, а самая симпатичная будет точно из России. — говорил он. — Русские девушки — это девушки, а наши — «унисекс».

— Гленн с вами может не согласиться, — парировал Шажков, включая в дискуссию даму.

— Я соглашаюсь, — неожиданно сказала супруга Рединга, — у вас девушки красивее, чем в Шотландии, но у шотландок есть собственный шарм.

— Так вы из Шотландии?

— Она не просто из Шотландии, — вмешался Джон Рединг, — она чистокровная шотландка. Она заставила меня носить килт.

— У вас есть килт?

— А как же. Я надеваю его по праздникам. У шотландцев, как известно, много праздников, так что меня часто можно видеть обёрнутым в этот клетчатый кусок ткани.

— Не слушайте его, — возбуждённо произнесла Гленн.

— Англичане снобы и националисты, они не любят шотландцев. Они вообще никого не любят, кроме себя.

Депутаты, услышав это, оживились и придвинулись поближе к Шажкову.

Джон Рединг густо засмеялся: «Моя супруга до сих пор жалеет, что шотландцам в средние века не удалось взять Лондон. Да, Гленн?»

— А вот и нет. Зачем мне твой Лондон? Из всех чёртовых англичан меня интересуешь только ты.

— Вот так, слышали? — победно провозгласил Рединг.

— Тут не только кильт наденешь! Кстати, о русских красавицах. Мне переводила девушка по имени… Хелен. Вот воплощение русской красоты. Зима… Москва…

— Очень умная девушка, — вступил в разговор Киттель, — только очень худая.

— Но ты не женился бы на такой девушке, — выразила мнение Гленн, обращаясь к мужу.

— Почему нет? — взбодрился Рединг. — Будь я помоложе… Молчу-молчу.

— Мне кажется, что она немного похожа на финскую девушку, — вступил в разговор доселе молчавший Йоханнес Лайне.

— Может быть, — сказал Шажков, — она с севера, так что, возможно, в ней течёт и финская кровь.

— Понятно, финские девушки самые красивые, — подытожил профессор Климов, вызвав всеобщий смех, — предлагаю налить…

Ансамбль тактично и негромко заиграл джаз, и Климов пригласил Гленн на танец. Валентин теперь мог передохнуть. Депутат, сидевший рядом (его звали Михаилом), предложил выпить «просто так», и Шажков протянул ему свою рюмку.

— Смотри, как болезненно англичане реагируют на межнациональные проблемы, — обратился он к Валентину, — спроси-ка немца, а как у них с этим делом? Болит?

— Стоит ли?

— Переведи. Мистер Киттель, как в Германии с национальным вопросом?

Валентин перевёл, но Киттель то ли не понял, то ли сделал вид. Тогда Михаил сам стал спрашивать его: «Как насчёт дойчленд нэшенал квесчен? Андерстэнд?»

Шажков почувствовал досаду: перебрали-таки малость «слуги народа». Он отвернулся и глянул на Климова с Гленн. Из трёх танцевавших пар они были самой стильной и изящной, даром что Климову уже под семьдесят. Валентин только сейчас разглядел, что Гленн тоже немолода, но в движениях легка и слегка угловата. Шажкова кольнула зависть: ему ещё ни разу не довелось пригласить Лену на танец.