— Не против, — сказал я. — Даже приветствую. Слегка развлечем наших телезрителей. Возродим, так сказать, «Голубой огонек» в полном смысле этих слов...

Шустов громко зашмыгал носом. На двадцать третьей секунде.

— Подождите-ка! — спохватился я. Перед глазами вспыхнула цифра «четыре». — Президент, Генерал, даже Изюмов — все правильно, все хорошо... А четвертый где? Где пламенный Товарищ Зубатов? Где репортаж из колхоза «Заря»?

Мой заместитель внезапно съежился и стал переминаться с ноги на ногу. Значит, верный кубик не обманул. Все-таки напортачили, р-работнички! Ну народ! Александр свет Яковлевич как-то укрощал здешних лоботрясов, мечом и пряником. Пряники у меня все вышли, пора начинать репрессии.

— Ага-а-а, — зловеще протянул я. — Кто ездил в колхоз?

— Мельников с Печерским, — убитым голосом объяснил Шустов. — Их еще в полдень обратно привезли, на нашем студийном «рафике». Ну просто вообще никаких...

— Ага-а, — тоном инквизитора повторил я. — Давайте подробности.

— Там с утра уже был банкет, в местной ячейке, по случаю дорогого гостя, — стал рассказывать мой печальный зам. — Вот и они напросились, искать острые ракурсы... Сейчас оба уже в форме, но поздно, поезд ушел. Мельников-то ладно, он комментарий выдаст с любого бодуна, но вот оператор... Короче, из всей пленки и минуты не наберется, остальное брак. Плавающая картинка, про шумы и не говорю.

— Он что же, и «Бетакаму» своему наливал в видоискатель? — сурово осведомился я.

— Черт его разберет, куда он наливал, — поник Шустов.

При слове «черт» я на всякий случай опять дотронулся до серебряного талисмана.

— Вы понимаете, Юра, чем это пахнет? — спросил я у поникшего зама. — Если мы не дадим в эфир репортаж с этого сельского сходняка, у оппозиции будет очередной повод обвинить нас в замалчивании их кандидата. Для зубатовцев сейчас лишний скандал — именины сердца. Левые наедут на Центризбирком, Центризбирком — на нас. Власти сейчас из кожи лезут, доказывая, какие они принципиальные и равноудаленные... И кто окажется стрелочником? Кто вылетит с работы? Есть такие люди, и вы их знаете.

Произнося эти слова, я незаметно для Юры скрестил средний и указательный пальцы на правой руке. Я немного преувеличивал грозящую нам опасность, для профилактики. Будь по-иному, гадание по ромашке дало бы другой результат. Однако пусть Шустов сейчас покрепче проникнется своею виной.

— Что же делать? — потерянно спросил Юра. Мой заместитель старше меня, на ТВ пришел значительно раньше. Профессиональных навыков хватило бы у него на десять аркадиев полковниковых. Чего недостает — так это профессиональной наглости.

— Исправлять, — ответил я. — Где бракованная запись? Ее хоть не размагнитили?..

Следующие четверть часа я провел в монтажной, отсматривая пленку нетрезвого Печерского. На студийном мониторе прыгали вверх-вниз кроны деревьев, коровьи рога, спелые вишни и добрые крестьянские физиономии. То и дело на первый план беззастенчиво вылезали красные этикетки немецкой водки «Astafyeff», особенно любимой нашими поселянами и их народными избранниками. Секунд двадцать в кадре был отчетливо виден и сам Товарищ Зубатов. Веселый, без пиджака, но в галстуке, он что-то отплясывал под руку с толстой теткой в кокошнике. Поселяне смеялись и хлопали в ладоши. Вместо смеха, музыки и хлопков из динамиков доносились только треск, шипение и свист. Чтобы сверхнадежный «Бетакам» не записал звук, его требовалось утопить в цистерне со спиртом, не меньше.

— Ну как? — Мой заместитель Юра Шустов все четверть часа торчал за моей спиной. Вздыхал, шмыгал носом и страдал. Репортерские бригады были в его подчинении, так что ответственность за сбой целиком лежала на нем.

— Хуже, чем я думал, — признался я, выключив монитор. — Придется комбинировать, другого выхода нет. Найдите в архиве коров поприличнее, стога какие-нибудь... У нас есть что-то наподобие?

Шустов метнулся к картотеке, зашуршал карточками.

— Есть визит товарища Пельше в племсовхоз «Камаринский», — сообщил он. — Одна тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Тут коровы колоритные и фермы почти новые...

— Вот видите, Юра, а вы паниковали, — усмехнулся я. — Животных возьмите отсюда, секунд на тридцать среднего плана. Потом аплодисменты, с двадцать шестого съезда КПСС, там они самые бурные и продолжительные. Крупные планы Товарища Зубатова нарежьте из думских репортажей и пустите синхроном под его позавчерашнее радиовыступление. Говорит он всегда и везде одно и то же, так что не ошибетесь. А если он и переставил словечко-другое, никто не заметит — с его-то каменной мимикой! Под нее можно подверстать хоть коровье мычание...

В начале двадцать первого века, подумал я, даже наша раздолбанная телетехника способна творить чудеса. Чисто теоретически мы смогли бы клепать свежие новости без единого корпункта и не выходя из студии, на одних монтажных склейках. Богатый архив позволял. Лица, пейзажи, лозунги — ничего у нас особо не меняется. Злоупотребляя архивом сверх меры, мы совершаем такой же невинный подлог, как и наши поп-звезды, поющие под «фанеру» на своих концертах.

— Задание ясно? — спросил я у Шустова.

— В принципе-то ясно... — проговорил в ответ смущенный Юра. Манипуляции с монтажом имели пределы, за которые у нас в «Останкино» старались не выходить. И при Александре Яковлевиче, и после него. В нарисованном яблоке должен был сидеть хотя бы один живой червячок. Здесь — слава тебе, Господи! — есть за что уцепиться.

— А на финал дадите настоящие пляски с поселянами, — успокоил я совесть Шустова. — Те, которые снял Печерский, наш герой алкогольного фронта. Подгоните картинку под нужную музыку, только аккуратнее. И все, порядок. Сверху еще наложится комментарий Мельникова, так что получится съедобно и правдиво...

— Знать бы еще, под какую музыку они там пляшут, — понуро сказал Шустов. — Печерский проспался и ничегошеньки не помнит.

— Не знаете, так придумайте! — отмахнулся я от дотошного зама.

— Понятно, что не брейк и не рэп. Что-то веселое и народное, на ваше усмотрение.

Юра задумался.

— Есть! Есть в фонотеке одна такая песня, — произнес он, просветлев. — Мы даже в школе под нее танцевали, только названия не припомню. Железнодорожная такая... Та-та-та из вагона, тирьям-пам вдоль перрона... Она сюда хорошо ляжет.

— И пусть ляжет, — сказал я, так и не распознав Юрину мелодию. Певческих талантов у моего зама и близко не было. — Есть еще ко мне вопросы?

Юра затряс головой.

— Тогда работайте. И в темпе, чтобы все попало во вторые дневные новости. А я пойду лично пообщаюсь с этими добрыми молодцами. Где они прячутся?

Шустов не слишком обрадовался моему последнему вопросу, но дисциплинированно назвал номер студии: восьмой. Что весьма и весьма символично, думал я, проходя по коридору. Восемь, деленное на два — число разгильдяев, сорвавших репортаж, — будет ровно четыре. Кто скажет после этого, будто мой кубик врет?..