йогурте и профессиональные фото пирогов на книжных полках. Нам непременно нужны пироги на полках и еще фотозона. Что-нибудь несложное – узорчатая ткань, видавшие виды картинные рамы. Наверное, пора сохранять картинки на пинтересте.

– Момо? Ты чего не спишь?

Это Надин – в пижамных штанах и полосатом халате поверх футболки. Она растрепанная, сонная и все время протирает глаза. Наверное, я ее разбудила.

– Прости.

– Котик, что случилось? – Мама жестом просит подвинуться и садится рядом со мной на диван. – Что… Ты свадебные блоги смотришь?

– Возможно.

– Хардкорная девчонка. – Она убирает челку с моего со лба. – Слушай. Все в порядке?

– А? Ну да.

– Хммммммм.

– Да все хорошо, мам.

На секунду она умолкает. И поднимается с места.

– Пошли. Прокатимся. Ты и я.

– Чего?

– Ага. Ну давай, давай. Ух, надо кофе сварить.

– Э-э, вообще-то уже полночь.

– Совершенно верно.

– Я в пижаме.

– Я тоже, – ухмыляется она. – Ну давай, Момо. Без Молли-фейса. Доверься мне.

Абсолютно невероятное ощущение: в пижамах и кроссовках мы среди ночи сбегаем из собственного дома. На улице тепло, стрекочут насекомые… Патти говорит, это цикады. Надин открывает машину, и я сажусь на пассажирское кресло. Она сдает назад, на дорогу, – медленно, как будто на улице полно пешеходов. Но вокруг ни души.

– Куда едем?

– Увидишь.

Надин смотрит вперед. Одна рука на руле, в другой – кружка с кофе. Улыбается. А я развалилась в кресле и наблюдаю: уличные фонари, гамаки на верандах, очертания соседских домов в темноте. Кот Эпплбаумов следит за нами из окна их гостиной – маленький сталкер. Он перебегает к другому окну, чтобы не упустить нас из виду. Но мы едем дальше, по Пайни-Брэнч, потом по Шестнадцатой улице. Мы молчим, но это даже приятно. Когда мы уже почти доезжаем до Адамс Морган, Надин решает начать разговор:

– Ну так, как дела, малыш?

– Хорошо.

Она качает головой:

– Ну и врунишка же ты.

– Что?

– Так странно, правда? Теперь у Кэсси есть подружка.

– Технически она ей не подружка.

Надин ухмыляется:

– Даю им неделю.

Я смеюсь. Но в душе мне грустно.

– Да, это странно, – говорю я.

– Угу. Ох, Момо. Это непросто. – Она кивает, не сводя глаз с дороги. – Знаешь, когда мы росли, мой братец был тем еще говнюком, а вот с твоей тетей Карен мы были по-настоящему близки. Я понимаю, каково это. Помню, как у нее появился бойфренд – и все, она вышла из игры. Хреново было.

– Ага.

– О таком никто не предупреждает заранее. Никто не скажет, как это тяжело, потому что, ну, знаешь – любовь! «Мы так рады за них!» Но есть и другая сторона. Конечно, ты за них рада. Но ты их теряешь.

Мое сердце сжимается. Я не могу произнести ни слова.

– Но послушай, Мо, они вернутся. Знаешь что? Потерпи. Поначалу будет странно. Но они вернутся. Ты ее вернешь.

Я подтягиваю ноги к подбородку и смотрю в окно. Мы почти в Дюпоне, едем в центр. Здесь так много людей… Воздух точно заряжен электричеством. Это одна из тех ночей, когда незнакомые люди начинают обниматься и все пьяные, шумные и счастливые – просто потому, что во всем этом участвуют. Бьюсь об заклад, они до старости будут вспоминать сегодняшний день.

И я тоже.

– Такое безумие, – отмечает Надин.

– Ага, – киваю я.

И вдруг мне хочется плакать, но не от грусти. Ощущение, как будто кто-то сделал мне идеальный подарок – что-то, чего мне очень хотелось, но о чем нельзя было попросить. Так бывает, когда кто-то знает тебя так хорошо, как не знает никто другой.

– Эй, – говорит Надин мягко. – Посмотри.

Я поднимаю глаза и сразу узнаю то, что видела в фейсбуке пять миллионов раз. Белый дом подсвечен радугой. Захватывает дух. Не важно, что он далеко, не важно, что нам бы пришлось объехать сотни тысяч машин, чтобы подобраться к нему ближе. Я даже не уверена, что это именно фасад здания. И все-таки…

– Здорово, да?

Я киваю, глотая слезы.

– Хотела увидеть это своими глазами, – признаётся Надин.

– Я так рада, – отвечаю я ей. Сейчас мне просто необходимо это сказать. – Я очень рада, что вы женитесь.

– Это хорошо. Нам как раз нужен человек, который будет среди ночи копаться в свадебных блогах.

– Можете на меня рассчитывать. – Я улыбаюсь. – Честно, я очень за вас рада.

– Я тоже, – произносит Надин, поворачивая налево. – Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Для нашей семьи это будет прекрасное лето.

– Да, я тоже, – говорю я и пытаюсь себя в этом убедить.

10

Но есть одна мысль, которая не дает мне покоя.

Надин утверждает, что они возвращаются. Что все вернется на круги своя. У нас с Кэсси. Я это понимаю. Чуть отойдя от знакомства с Дарреллом, Эбби вернулась на землю. И Ник наши отношения не испортил. Любовь не убивает дружбу. И уж точно не убьет семью.

Но на самом деле все же немного убивает, не так ли?

Мы же почти не видимся с тетей Карен. Она больше не главный человек в жизни Надин. А когда-то, пожалуй, была главным. Но теперь для Надин важнее всех Патти.

Я не знаю, когда это случилось. Может быть, так все и начинается.

Короче. В среду к нам на ужин придет Мина, несмотря на то что в этот же день из Нью-Йорка прилетит бабушка. Мама Патти. Также известная как бабуля, которая сбивает людей, а потом обзывает их сволочами. Представляю, какая будет жесть. Эпичнейшая. Неделю назад Кэсси наотрез отказывалась от подобной перспективы, но сейчас постигла дзен… Видимо, тот факт, что Мина придет к нам на ужин, настолько радует Кэсси, что она уже не переживает, что это будет ужин с бабушкой.

Дело в том, что бабушка не всегда фильтрует слова. Так что будет интересно.

Я отвечаю за десерт, а потому постоянно ищу рецепты и просыпаюсь в три ночи с мыслями о том, есть ли у Мины аллергия на глютен, не диабетик ли она и так далее. Впрочем, Кэсси обязательно сообщила бы об этом. Нет таких подробностей из жизни Мины, о которых Кэсси могла забыть.

И все-таки… Я ошиблась.

Потому что в понедельник я получаю от Эбби сообщение с пятью миллионами восклицательных знаков. Ни слов, ни эмодзи: обнаженное пунктуационное волнение. Сначала я решаю, что это из-за Ника, но догадаться, в чем именно дело, не могу: секс у них уже был… Какое еще событие заслуживает пять миллионов восклицательных знаков? Вряд ли она намекает на беременность. По крайней