— Не ты один заботился об отце, — говорила Мэрилин. — Я готовила ему еду. Убирала его дом. Я возила его к врачу каждый месяц. Ты вообще-то хоть иногда навещал его? У тебя всегда находилось множество других важных дел.

— Я живу в Лос-Анджелесе, черт побери, — огрызался Иван. — У меня бизнес.

— Но хотя бы раз в год можно было прилететь. Неужели это было так сложно?

— Ну вот я и прилетел.

— О да. Господин Большая Шишка прилетает, чтобы спасти положение. Раньше тебя нельзя было отвлекать подобными мелочами. Но теперь ты хочешь быть первым.

— До сих пор не верю, что ты вот так запросто готова отпустить его.

— Я не хочу, чтобы он страдал.

— А может, ты хочешь, чтобы он перестал сосать деньги со своего банковского счета?

Лицо Мэрилин окаменело.

— Ты просто ублюдок.

Кэтрин больше не могла слушать это и предпочла вмешаться:

— Здесь не место для таких разговоров. Пожалуйста, не могли бы вы оба выйти из палаты?

Какое-то мгновение брат и сестра с молчаливой враждебностью смотрели друг на друга, выжидая, кто выйдет первым, словно это и должно было определить проигравшего. Наконец Иван поднялся, и его устрашающего вида фигура в строгом костюме прошествовала к выходу. Его сестра Мэрилин, с виду напоминавшая усталую домохозяйку, коей она, собственно, и была, легонько сжала руку отца и последовала за братом.

В коридоре Кэтрин изложила родственникам печальные факты:

— Ваш отец находится в коме с первого же дня после несчастного случая. На сегодня у него отказывают почки. Они уже были поражены давним диабетом, а травма усугубила ситуацию.

— А насколько ухудшило его состояние хирургическое вмешательство? — спросил Иван. — Какую анестезию вы ему делали?

Кэтрин с трудом поборола вспыхнувшее возмущение и ровным голосом произнесла:

— Он был без сознания, когда поступил к нам. Анестезия здесь ни при чем. Но повреждение тканей дает дополнительную нагрузку на почки, и у вашего отца они отказали. Помимо этого, у него был рак простаты, который уже затронул и кости. Даже если он очнется, эти проблемы останутся.

— Вы хотите, чтобы мы отказались от продолжения лечения, не так ли? — спросил Иван.

— Я просто хочу, чтобы вы еще раз подумали и решили, что, если его сердце остановится, нам не нужно его реанимировать. Мы можем дать ему возможность тихо и спокойно уйти.

— Другими словами, дать ему умереть.

— Да.

Иван фыркнул.

— Позвольте мне кое-что сказать вам о моем отце. Он не из тех, кто сдается. И я сам такой же.

— Ради всего святого, Иван, сейчас речь идет не о том, чтобы победить или проиграть! — вмешалась Мэрилин. — Вопрос в том, когда отпустить его.

— А ты так торопишься с этим? — обрушился Иван на сестру. — При первых же признаках трудностей малышка Мэрилин всегда сдавалась, рассчитывая на то, что папочка выручит. Меня-то он никогда не выручал.

В глазах Мэрилин заблестели слезы.

— Ты ведь сейчас думаешь вовсе не об отце. А о том, чтобы остаться победителем.

— Нет, я просто хочу, чтобы ему дали шанс побороться за жизнь. — Иван посмотрел на Кэтрин. — Я хочу, чтобы для моего отца было сделано все необходимое. Надеюсь, это понятно.

Глядя вслед брату, Мэрилин утирала с лица слезы.

— Как он может говорить, что любит отца, если ни разу не приехал к нему? — Она посмотрела на Кэтрин. — Послушайте, я не хочу, чтобы моего отца реанимировали. Вы можете записать это в его карту?

Это была своего рода этическая дилемма, перед которой пасовал каждый врач. Хотя Кэтрин была солидарна с Мэрилин, последние слова брата содержали недвусмысленную угрозу.

— Я не могу изменить предписание, пока вы с братом не договоритесь по этому вопросу, — сказала она.

— Он никогда не согласится. Вы сами слышали.

— Тогда вам придется еще раз поговорить с ним, — как можно мягче проговорила Кэтрин. — Убедить его.

— Вы боитесь, что он подаст на вас в суд, да? Поэтому не хотите изменить предписание.

— Я вижу, что он настроен очень воинственно…

Мэрилин печально кивнула.

— Так он и побеждает. Причем всегда.

«Я могу заштопать, залатать тело, — подумала Кэтрин. — Но не могу склеить эту разбитую семью».

Когда полчаса спустя она выходила из клиники, ей все еще вспоминалась эта встреча, исполненная боли и враждебности. Был вечер пятницы, и впереди ее ждал свободный уик-энд, но она почему-то не испытывала радости по этому поводу. Сегодня жара была еще сильнее, чем вчера, и она стремилась поскорее окунуться в прохладу своей квартиры, налить себе ледяного чаю и усесться перед телевизором, настроенным на канал «Дискавери».

Она стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, когда вдруг взгляд ее выхватил название поперечной улицы. Уорсестер-стрит.

На этой улице жила Елена Ортис. Адрес жертвы упоминался в статье, напечатанной в «Бостон глоб», которую Кэтрин наконец заставила себя прочитать.

Светофор мигнул. Неожиданно для самой себя, она свернула на Уорсестер-стрит. Она никогда раньше не ездила этим маршрутом, но сейчас что-то неумолимо тянуло ее вперед. Ей непременно захотелось увидеть то место, где побывал убийца, дом, в котором ее собственные ночные кошмары стали явью для другой женщины. Ладони увлажнились, а сердце билось все чаще по мере того, как возрастали цифры на табличках с номерами домов.

У дома Елены Ортис она остановила машину.

В самом здании не было ничего примечательного, ничего, что кричало бы о смерти и ужасе. Кэтрин видела перед собой обычное трехэтажное строение из кирпича.

Она вышла из машины и окинула взглядом окна верхних этажей. В какой из этих квартир проживала Елена? Может, в той, с полосатыми шторами? Или в этой, за ширмой вьющихся растений? Она подошла к подъезду и просмотрела имена жильцов. В доме было шесть квартир; табличка против квартиры 2А пустовала. Имя Елены Ортис уже было стерто, выведено из списка живых. Никто не хотел лишнего напоминания о смерти.

Если верить «Глоб», убийца проник в квартиру через пожарный выход. Вернувшись на боковую улицу, Кэтрин разглядела стальную лестницу, примыкавшую к стене дома со стороны тенистой аллеи. Сделав несколько шагов вперед, она вдруг резко остановилась. По коже поползли мурашки. Она оглянулась назад: по улице проехал грузовик, трусцой пробежала женщина в спортивном костюме. Какая-то пара садилась в свою машину. Ничего подозрительного, и все-таки она не могла унять приступ паники.

Она вернулась к своей машине, закрыла двери и, вцепившись в руль, принялась повторять про себя: «Все в порядке. Все в порядке». Когда из вентилятора подул прохладный воздух, Кэтрин почувствовала, что успокаивается. Наконец, вздохнув, она откинулась на спинку сиденья.