Надежда

Август

Я никогда не верила в потустороннее, но пропажа папиной записной книжки показалась мне чем-то мистическим. Такое впечатление, что это был знак – звонить никому не нужно. А как иначе объяснить тот факт, что в момент, когда я решилась и даже вспомнила имя человека, пропала вещь, которая никому и никогда не была нужна после папиной гибели?

Я точно помнила, что она лежала в дальнем углу верхнего ящика письменного стола, заваленная старыми бумагами, фотографиями с турниров, дипломами – папиными и его воспитанников. Но даже когда я, разозлившись, вывернула содержимое ящика на пол, книжки среди этого хлама не было.

Я перерыла всё в оставшихся трех ящиках – ничего. Разворошила все места, где хранились хоть какие-то бумаги – нет, снова ничего. Испробовав даже детское «Чертик, чертик, поиграй и отдай», разумеется, не принесшее никакого результата, я села на пол прямо в кучу разбросанных бумаг и разревелась. Мне никогда не выбраться из этого кошмара, который с каждым днем только набирает обороты. Я не зря вспомнила о маминых партнерах по покеру – вполне можно ожидать в скором времени появления кого-то из них с финансовыми претензиями, а что? Не думаю, что моя мама была хорошим и успешным игроком – если посмотреть на количество займов и кредитов…

Я в отчаянии схватила ворох бумаг и подбросила его вверх, они спланировали мне на голову, на плечи, на колени. Машинально взяв упавшую прямо на руку фотографию, я увидела на ней папу в окружении трех мальчишек лет шестнадцати, и лицо одного из них показалось мне почему-то знакомым.

Я поднесла снимок к глазам и тут же отбросила его – в парнишке в белом кимоно я узнала Максима. Значит, он не соврал, рассказывая о знакомстве с моим отцом, а я-то подумала, что приукрасил, мог просто слышать фамилию и воспользоваться случаем.

Он позвонил мне только один раз, и мы довольно долго разговаривали о каких-то пустяках, и мне было впервые за долгое время спокойно и даже весело. Максим оказался очень легким человеком, и в разговоре с ним я ловила себя на мысли о том, что совершенно не нужно притворяться, что-то из себя строить, интересничать – можно говорить, что хочешь, как думаешь, и не бояться быть непонятой.

– Может, мне ему позвонить? – проговорила я вслух, рассматривая фотографию. – Хотя… едва знакомы, и сразу вывалить на его голову такую кучу проблем… зачем они ему? Нет, Максим мне не помощник… Но где, где, где эта чертова книжка?!

Вскочив на ноги, я распинала бумаги по всей комнате и выбежала в коридор. Может, еще здесь поискать? Вряд ли, правда, записная книжка окажется в занимавшем ровно половину коридора шкафу, но кто знает…

Оценив масштаб работы, я вздохнула. Шкаф делился на две части – в закрытой, той, что ближе к входной двери, хранились одежда и обувь, головные уборы, сумки, перчатки – все то, что в конкретный сезон не использовалось. А вторая часть была книжными полками под стеклом – от пола до потолка. Библиотека у нас приличная, книг много – мама раньше очень увлекалась. Я представила, как сейчас начну перебирать их том за томом, и застонала – на это уйдет весь день, нужно же их еще и на место поставить потом…

Прикинув, откуда лучше начать, снизу или сверху, я сходила на балкон за стремянкой – почему-то казалось, что шансов оказаться на верхних полках у записной книжки было больше. Вещи, которыми не пользуются, обычно убирают повыше – ну, во всяком случае, я всегда так поступаю. Первые три полки не дали никакого результата, кроме того, что книжной пылью мне забило нос – никакие стекла, никакие уборки не помогали, пыль все равно скапливалась. Пришлось спуститься и промыть нос, а заодно и глаза. Ну, ничего – не найду книжку, так хоть уберусь немного. Хотя… смысл теперь в этой уборке, когда меня вот-вот из квартиры попросят?

Эта мысль придала мне сил, и я с удвоенной энергией взялась за полки пониже. Постепенно продвигаясь вниз, я теряла энтузиазм, а вместе с ним и надежду. Такая вот безнадежная Надежда… Каламбур, пришедший в голову, слегка развеселил, но то, что записная книжка так и не находилась, заставляло нервничать. Похоже, это мой единственный шанс… а на что, кстати? На то, что человек, которого я даже не знаю, окажется альтруистом и добрым самаритянином и с барского плеча выкупит мою квартиру у банка? Или пришлет отряд добрых молодцев, которые стеной встанут, защищая меня от кредиторов? Да и с чего бы ему захотеть что-то для меня делать? Я ведь не знаю, как именно он помог папе тогда. И на что способен теперь – столько лет прошло. Да и не это даже главное, а то, как вообще начать разговор. Мне всегда было сложно устанавливать контакты с незнакомыми людьми, мне казалось, что я выгляжу то неуклюжей, то глупой, то наивной, то смешной или вообще неуместной. Даже отношения серьезные у меня были лишь однажды – зато целых пять лет. И в них я была совсем другой – наверное, настоящей, кто знает. Я разорвала их сама, почувствовав, что мы зашли в тупик – вперед некуда, а назад уже бессмысленно. И теперь часто об этом жалела. Можно было, конечно, просто позвонить – телефон я так и не удалила, не смогла – но всякий раз страшно было услышать «я женат» или «у меня другая». Так что я не делала попыток.

Черт возьми, ну зачем я об этом-то сейчас вспомнила? Слезы полились из глаз сами по себе, я начала вытирать их грязными руками, наверное, на щеках появились потеки. Почему жизнь такая несправедливая? Почему у кого-то есть все, а у меня мало того что отбирают последнее, так еще и возможности защититься не дают – все против, даже пока еще собственная квартира, в которой совершенно ничего невозможно найти. Я в бессильной ярости смахнула с полки оставшиеся книги, и из одной из них вдруг веером вылетели долларовые бумажки. Не веря своим глазам, я спустилась со стремянки и собрала рассыпавшиеся деньги. Их оказалось не так много – полторы тысячи, но это были деньги, в которых я отчаянно нуждалась. Самое странное, что в книге, из которой они выпали, вместо страниц оказалась шкатулка, а в ней – та самая потрепанная зеленая книжка, которую я искала. Но откуда деньги? Неужели мама о них не знала? А если знала, почему не тронула? Я машинально взяла в руки книгу-шкатулку и обнаружила, что там есть еще одно отделение, запертое на ключ, которого в шкатулке, конечно, не было. На этот раз я не стала мучить себя поисками – кто запретит мне сломать замок, ведь это все теперь принадлежит мне. Сходив в кухню за ножом, я без тени сожаления выломала довольно хлипкий замок и вынула из обитого бархатом отделения бордовый мешочек, в котором лежало что-то довольно тяжелое. Развязав шнурок, я вытрясла содержимое на ладонь и обомлела. Среди грязных разводов на моей ладони переливалась брошь в виде жука с отломанной лапкой. Большой зеленоватый камень вместо брюшка и маленькие прозрачные в глазках и на кончиках оставшихся лапок не оставляли сомнений – изумруд и бриллианты, и цена этого жучка намного превышает ту сумму денег, что я могу себе представить.

Игорь

– Вы пропустили сеанс, доктор Авдеев, – сухо и официально сообщил психолог, едва Игорь утром вошел в ординаторскую.

– У вас настроение плохое? – весело поинтересовался Игорь, убирая сумку в шкаф. – А я считал, что психологи умеют себя контролировать.