– Нормальный парень. Мы не близко дружили, так – приятельствовали, а сейчас совсем мало общаемся. У него вообще, мне кажется, близких друзей никогда не было. В компаниях он перестал бывать, когда от него девушка ушла. Да, в общем-то, он и до того, как ее встретил, особенно никуда не ходил, это она скорее его начала вытаскивать куда-то. Мне кажется, он просто такой сам по себе – одиночка. Книги любит, у него дома библиотека огромнейшая. Помню, со стипендии всегда в букинистический ходил, выискивал редкие издания, нашел даже самое первое издание «Анналов хирургической клиники» Пирогова, представляете?

Я даже рот открыла от удивления:

– Да это ж сколько стипендий бы понадобилось?! Оно ж бесценное почти!

У меня эта книга была, маме кто-то подарил, но издание было, конечно, далеко не первое.

– Не знаю, где он деньги взял, но купил, это я вам точно говорю – хвастался потом в институте, мы от зависти аж дышать забыли.

– Могу себе представить…

– А больше… – Филипп пожал плечами. – Даже не знаю, Аделина Эдуардовна. Он неплохой парень, просто очень закрытый.

– Ладно, разберемся, – вздохнула я, поняв, что информации получила куда меньше, чем рассчитывала.

– Вы не хотите с ним контракт подписывать?

– Почему же? Он отличный хирург, с чего бы мне не хотеть его взять? Оперирует он прекрасно, есть собственный почерк.

– А-а, – слегка успокоился Филипп. – Я уж переживать начал – вот, думаю, посоветовал вам хирурга…

– Вы тут ни при чем, Филипп Аркадьевич, и однокурсник ваш как хирург меня устраивает, – протянула я, задумчиво глядя в стенку поверх головы Басалаева. – Не могу пока понять, что у него внутри… Наверное, просто нужно время. Все открывается рано или поздно.

Филипп вдруг покачал головой:

– Не уверен, Аделина Эдуардовна. Мы проучились вместе с первого курса, потом в интернатуре вместе были, а я даже не знаю, кто у него родители. Он неплохой, – в который уже раз повторил он, – неплохой, но закрытый, как банковская ячейка – у кого-то, конечно, есть ключ, но вот у кого – непонятно.

– В общем, посмотрим, – снова вздохнула я. – Вы идите, Филипп Аркадьевич. Спасибо за разговор.

Басалаев ушел, а я снова задумалась. В сущности, ну что я прицепилась к этому Авдееву? Зачем мне его внутреннее устройство? Оперирует отлично, всем требованиям соответствует, со временем можно и в науку его подтолкнуть, наверняка сможет что-то дельное предложить. Какая разница, ест он овсянку утром или яичницу? И то, что я опасаюсь всего, что не понимаю, это только моя личная заморочка, не имеющая отношения к Авдееву вообще. Не бывает такого, чтобы работать только с теми, кто тебе приятен, и даже собственная клиника – не гарантия. Нужно оценивать прежде всего профессиональные навыки, а с этим у Авдеева все даже лучше, чем у некоторых давно работающих со мной врачей. В общем, нужно просто перестать искать подвох, вот и всё.

Протокол операции Авдеев с подчеркнутой пунктуальностью прислал мне по электронной почте за тридцать минут до конца смены – времени как раз должно было хватить на чтение и «разбор полетов», если понадобится. Я фыркнула, надела очки, пробежала текст без единой орфографической или пунктуационной ошибки и отправила в ответ смеющийся смайлик, призванный дать понять Авдееву, что я поняла его действия. Выключив компьютер, я переобулась, надела плащ и уже собралась выйти из кабинета, как в сумке зазвонил мобильный.

– Ну, вот какого… – пробурчала я недовольно, роясь в поисках телефона. – Алло!

Это оказалась Оксана. Хриплым, простуженным голосом она прогнусила в трубку:

– Деля, ты не можешь ко мне заехать, а?

– Ты дома?

– Нет… – Она запнулась.

– Та-ак… ну, и где на этот раз?

– Деля, давай без нотаций. Мне очень плохо, я совсем разболелась, температура, насморк, горло болит… ни одной таблетки нет.

– А где же твой Ромео?

– Он на съемках, приедет ночью только, я умру до этого времени… Деля, ну, пожалуйста! – взмолилась подруга. – Я тебе адрес продиктую, тебе даже по дороге от клиники будет…

Внутри начало нарастать раздражение. Матвей оказался прав – как только ей снова стало плохо, она тут же набрала мой номер телефона. И теперь я вместо поездки домой вынуждена буду блуждать где-то на окраине, отыскивая дом этого злосчастного Колпакова. Я что – выездная аптека? Наверное, нужно все-таки хоть раз твердо сказать Оксанке «нет» и не позволять ей давить на жалость.

– Деля… – канючила Владыкина, непрестанно кашляя. – Ну, серьезно, мне на самом деле очень плохо… Арсик только ночью вернется, да он и так испугается до смерти… знаешь, как он боится всяких болезней?

– Избавь меня от разговоров о твоем Колпакове! – рявкнула я, окончательно разозлившись. – Раз уж мне придется нарушить собственные планы и везти тебе таблетки, то я не хочу еще и выслушивать о душевных драмах твоего любовника! Диктуй адрес. – Я взяла со стола референта карандаш, оторвала листок от толстой пачки и записала адрес. Это оказалось действительно по дороге, даже не придется особенно кружить. – Все, часа через полтора буду.

Не став выслушивать Оксанкины благодарности, я сунула телефон в карман плаща, карандаш вернула в стакан и вышла, направляясь к стоянке. Машина осталась там со вчерашнего дня, на лобовое стекло нападали листья, несколько целым букетом зацепились за щетки «дворников», пришлось доставать их оттуда и протирать стекло. На шлагбауме пришлось открыть окно и высунуть руку с пропуском – дежурил новый охранник, не знавший мою машину. Правда, я требовала от всех, чтобы любую машину останавливали – мою, Василькова – неважно. Должен быть порядок, а чтобы он был, глава клиники в первую очередь должна его соблюдать, только тогда можно требовать и от подчиненных. Этому я научилась у мамы – сперва требовать с себя, а потом уж с остальных.

Из расположенной неподалеку от дома Колпакова аптеки я вышла с объемным пакетом. Ясно же, что Оксанка не собирается домой, значит, ей пригодится запас хотя бы на неделю – судя, по ее словам, Ромео не склонен восседать у постели приболевшей Дездемоны из боязни заразиться, а в аптеку сбегать ему, понятное дело, не позволяет собственный высокий статус малоизвестного режиссера. Я видела этого Арсения полтора раза, но испытывала к нему глубокое омерзение – ненавижу мужиков, которые врут женам, изворачиваются, заводят любовниц и потом трясутся, как бы их интрижка не вылезла на свет божий. Или не делай, или не бойся, по-моему, это просто и честно. Кроме того, этот плешивый недогений пудрил мозги моей подруге, чего я особенно не любила, потому что всегда вынуждена была разгребать последствия. Лишь бы не приехал сегодня раньше…

Оказавшись перед ободранной дверью квартиры на первом этаже «хрущевки», я даже сверилась с записанным на бумажке адресом – в голове не укладывалось, что в наше время человек может жить с дверью, обитой дерматином, из-под которого вылезает клочьями не то поролон, не то ватин. Но нет, на моем листке был написан номер именно этой квартиры. Нажав кнопку звонка, я попыталась представить, что же ждет меня за дверью. Все самые смелые ожидания оказались детской сказкой… Когда Оксанка в каком-то замызганном махровом халате впустила меня в прихожую, в нос сразу ударил неистребимый запах кошатины. Я не люблю кошек, это у меня с детства – как-то соседский кот здорово расцарапал мне руки и коленки, пришлось делать уколы от бешенства, с тех пор я обхожу котов по очень большому радиусу.