— Вас это в самом деле удивляет?

— Немножко.

— А у нас никого не удивляет, так же как, скажем, то, что сын одного миллиардера живет в Бронксе, откуда мы сейчас выедем, и каждый день ездит на службу подземкой, хотя мог бы иметь столько роскошных автомобилей, сколько пожелал бы. То, что вы сказали мне о Маленьком Джоне, всем известно. Это часть легенды о нем. Обо всех, кто сюда приехал, существуют легенды, а эта была отлично сделана, и популярные журналы охотно ее повторяют. Человек, ставший богатым и могущественным, воссоздал в «Сент-Рсйджи» комнату, в которой ютился, когда начинал, и живет просто, презирая роскошь дорогого номера. Ну а искренне ли это или Маленький Джон заботится о паблисити, это уже другой вопрос.

У Мегрэ невольно вырвалось:

— Это искренне.

— А-а!

Довольно долго оба молчали.

— Может быть, вам интересно ознакомиться с родословным древом Мак-Джилла, к которому вы как будто не питаете нежных чувств? Мне об этом рассказали случайно; запомните: полиция этим не занималась.

Эта постоянная двусмысленность, пусть даже шутливая, раздражала Мегрэ.

— Слушаю.

— Он родился двадцать восемь лет назад в Нью-Йорке, возможно, в Бронксе, родители неизвестны. Несколько месяцев — сколько именно, не знаю — находился в детском приюте в предместье Нью-Йорка. Оттуда его забрал какой-то человек, объявивший, что хочет позаботиться о нем, и представивший необходимые справки о своем поведении и материальном положении…

— …и которого звали Маленький Джон…

— …и которого тогда еще не называли Маленьким Джоном; он только-только приобрел по случаю небольшую граммофонную фабрику. Ребенка доверили некой даме по фамилии Мак-Джилл, шотландке, вдове служащего похоронного бюро. Дама эта вместе с ребенком покинула Штаты и отправилась в Канаду, в Сент-Джером. Юный Мак-Джилл учился в Монреале; этим и объясняется, что он говорит по-французски так же хорошо, как по-английски. Затем, когда ему было уже лет двадцать, он исчез из виду; а полгода тому назад снова появился в качестве личного секретаря Маленького Джона. Вот все, что мне известно, но я не поручусь за точность этих россказней. Ну а что вы собираетесь делать теперь?

Он улыбнулся своей невыносимо доброжелательной улыбкой; его иезуитская физиономия не выражала ничего.

— Посетите своего клиента? Ведь, в конце концов, к вам обратился молодой Мора, и он…

— Не знаю.

Мегрэ был в бешенстве. Теперь его интересовал уже не Жан Мора с его треволнениями, но Мора-отец, Маленький Джон, а также дом на Сто шестьдесят девятой улице, некая кафешантанная программка и, наконец, старый итальянец по имени Анджелино Джакоми, которого, когда он переходил через дорогу, задавили, как собаку.

Конечно, он пойдет в «Сент-Рейджи», потому что не может поступить иначе. Несомненно, там ему опять скажут, что в его услугах не нуждаются, предложат чек и билет до Франции.

Разумнее всего было бы вернуться так же, как он приехал, и до конца дней своих остерегаться всех молодых людей и всех д'Окелюсов, вместе взятых.

— Я подвезу вас туда?

— Куда?

— К «Сент-Рейджи».

— Пожалуйста.

— Может, увидимся сегодня вечером? Думаю, что смогу пообедать с вами. Если вы мне звякнете, заеду за вами в гостиницу или куда скажете. Сегодня в моем распоряжении все машины нашего начальства. Может, выпьем за ваш отъезд?

Но глаза его говорили «нет». Он так хорошо понимал Мегрэ! И все же считал своим долгом защищаться от любых переживаний с помощью шуточек.

— Желаю удачи!

Теперь предстояло самое тяжелое, самое неприятное. Мегрэ мог бы предсказать чуть ли не в подробностях, как все будет. Никаких неожиданностей, ничего интересного, но он чувствовал, что не имеет права от этого уйти.

Как и по приезде в Нью-Йорк, он обратился в регистратуру…

— Соедините меня, пожалуйста, с мистером Джоном Мора.

Служащий регистратуры был уже в курсе, судя по тому, как невозмутимо он сказал в трубку:

— Мистер Мак-Джилл? Здесь спрашивают мистера Джона Мора… Думаю, что да. Сейчас спрошу… Ваша фамилия, сэр?

Комиссар назвал себя.

— Да, он…

Понятно. Его проводят. Итак, Мак-Джилл тотчас же понял, что это он. Рассыльный снова проводил его. Он узнал этаж, коридор, номер.

— Войдите!

И Мак-Джилл, улыбающийся без всякой задней мысли, Мак-Джилл, у которого, казалось, гора с плеч свалилась, пошел к нему навстречу и протянул руку, словно не помня, что накануне Мегрэ не принял ее.

Так как Мегрэ снова не подал руки, он беззлобно воскликнул:

— Все еще сердитесь, дорогой комиссар?

Ну-ну! Раньше он говорил «господин комиссар», и эта фамильярность, вероятно, возникла не без, причины.

— Вот видите, мы с патроном были правы, а вы ошибались. Но к делу! Поздравляю вас — полиция работает недурно. Ведь вы тут же узнали о возвращении блудного сына.

Он открыл дверь в соседнюю комнату. Там вместе с отцом сидел Жан Мора. Он увидел комиссара и покраснел.

— Ваш друг Мегрэ, — объявил Мак-Джилл, — хочет с вами поговорить. Вы не против, патрон?

Маленький Джон тоже вышел в кабинет, но ограничился тем, что только кивнул комиссару. А молодой человек подошел к Мегрэ и пожал ему руку; вид у него был сконфуженный, ему явно было неловко.

— Простите меня, — глядя в сторону, пролепетал он.

Мак-Джилл держался по-прежнему непринужденно и весело, а Маленький Джон, напротив, выглядел озабоченным и усталым. Должно быть, он не спал всю ночь. У него был блуждающий взгляд, и, чтобы подбодриться, ему пришлось закурить одну из тех толстых сигар, которые изготовлялись специально для него и были украшены его вензелем. Когда он зажигал спичку, рука его чуть дрожала. Должно быть, он тоже хотел, чтобы эта неизбежная комедия поскорее кончилась.

— За что вы просите прощения? — спросил Мегрэ, прекрасно понимая, что этого вопроса ждут.

— За то, что я так подло бросил вас. Знаете, среди журналистов, которые поднялись на борт, оказался один парень, с которым, я познакомился в прошлом году. У него в кармане была бутылка виски, и он во что бы то ни стало решил отпраздновать мой приезд.

Мегрэ не спросил его, где именно они встретились и пили, так как знал, что все это — выдумка чистой воды, подсказанная молодому человеку Маленьким Джоном или Мак-Джиллом.

Скорее всего, Мак-Джиллом, у которого в продолжение рассказа его ученика вид был чересчур уж равнодушный, чересчур отсутствующий, словно у профессора, старающегося не подсказывать любимому студенту.

— С ним в такси были его подружки.

Как это не похоже на правду — журналист, приехавший по долгу службы в десять утра с дамами! Они даже не дали себе труда придумать что-нибудь более правдоподобное! Чтобы отделаться от него, они сплели эту историю, не заботясь о том, поверит он или нет. Да и зачем? Разве он здесь теперь не лишний?