а что не возбуждается вместе — с остальной командой, — оказывается не у дел. Неактивируемые синапсы теряют эффективность и могут исчезнуть совсем.

Прилежащее ядро — это одна из вентральных (нижних) областей полосатого тела (как показано на рис. 1). Оно спрятано глубоко в переднем мозге, образует основу коры и лимбической системы и посылает свои сигналы во многие другие участки мозга. На изображениях, полученных с помощью МРТ (магниторезонансная томография), оно выглядит как пара пятен, одно в левом полушарии и одно в правом. Но эти пятна делают массу работы. Прилежащее ядро — это убежище для очень древней мозговой ткани, которая работает как двигатель, спрятанный под подвижными деталями механизма, — она управляет другими регионами мозга. Прилежащее ядро — это часть мозга, упоминания о которой встречаются чаще всего, когда речь идет о зависимости. Зависимость оккупирует «горячий» (интенсивно используемый) конец полосатого тела, где расположено больше всего связей с другими регионами, в которых порождаются эмоции, ожидания и действия. Чтобы привести вас к цели, прилежащее ядро организует нейронную активность, не только в коре лобной доли, где вырабатывается понимание и формируются ожидания, не только в задних областях коры, где оживают образы и воспоминания, но и в миндалине, которая порождает эмоциональные реакции, в центрах ствола мозга, которые представляют собой материальную основу для чувств и эмоций, и в премоторной и моторной коре, где режиссируются и выполняются действия. Большинство этих связей работают в обоих направлениях. Прилежащее ядро получает информацию от этих регионов. Вот каким образом игла и порошок; вздувшаяся вена могли влиять на намерения и цели Натали, на ее заранее в мельчайших подробностях продуманные просьбы к Стиву. Но прилежащее ядро также посылает информацию в другие регионы, включая миндалину, которая привносит в эту смесь эмоции, и нижние отделы мозга, которые активируют работу ее потовых желез и заставляют ее чувствовать нервную дрожь. Способность прилежащего ядра управлять вниманием, восприятием, чувствами и действиями безгранична, и оно использует свое влияние, чтобы блокировать разношерстную компанию других целей и оставить только одну, безотлагательную, самую важную. Вот куда мы идем. Вот что мы собираемся сделать.

Считается, что именно в прилежащем ядре загорается желание. И большинство специалистов единодушны в том, что интенсивное желание, или тяга, — это темная лошадка зависимости. Но прилежащему ядру нужно горючее, чтобы «воспламенить» нейроны. И таким горючим является дофамин, нейромедиатор, поступающий из центра мозга — среднего мозга, — расположенного этажом ниже и немного сзади (см. рис. 1). Тяга усиливается, когда средний мозг посылает дофамин в прилежащее ядро. Чем больше дофамина, тем больше активируется ядро, тем сильнее переживаемая тяга. Мне это нужно, и нужно прямо сейчас! Я знаю, что мне будет хорошо или, по крайней мере, намного лучше, чем сейчас. Все остальное неважно. Ученые часто говорят об этом механизме как о «цепи удовольствия» (pleasure circuit), однако оказалось, что наше активное преследование цели, такой как секс, героин и шоколадный чизкейк, гораздо больше связано с желанием, чем с удовольствием. Хотеть что-либо — не то же самое, что любить это что-либо, а большая часть прилежащего ядра отдана именно хотению. Удовольствие — это заварное пирожное, десерт — что-то такое, что случается один раз и не повторяется. Желание — вот что на самом деле побуждает нас к действию, будь то звонок дилеру, поездка в винный магазин или кража двадцати баксов из тетиного кошелька. Дофамин, полученный полосатым телом, это горючее для желания, а не для развлечения.

Двое ученых из Мичиганского университета, Кент Берридж и Терри Робинсон, обновили нейробиологические данные о двух важных аспектах зависимости. Во-первых, они представили карту мозга, на которую нанесли области «я хочу» и «мне нравится». Они обнаружили, что большая часть полосатого тела участвует в хотении, а в «мне нравится» вовлечена только небольшая область. По-видимому, эволюция отвела гораздо больше территории желанию, чем конечному состоянию — удовольствию или облегчению, — которого мы иногда достигаем. Во-вторых, они представили формулу роста желания конкретных целей, учитывающую степень развития зависимости. Эта формула описывает, как наркотики (и секс, и еда, и другие привлекательные вещи) начинают вызывать импульсивное поведение. Их эксперименты проводились в основном на крысах и мышах, но наш мозг не слишком отличается в том, что касается функционирования прилежащего ядра. Чем больше стимулов, указывающих на скорое получение наркотика, вызывающего привыкание (и даже сахара), получали грызуны, тем больше эти стимулы захватывали прилежащее ядро. Любой стимул, будь то зеленый свет или рисунок горизонтальной полоски, все больше управлял вниманием и поведением, нацеленным на вознаграждение. Берридж и Робинсон назвали этот процесс стимулирующей сенситизацией (incentive sensitization). Оказалось, что механизм, обеспечивающий развитие сенситизации, — это просто-напросто прилив дофамина, устремляющегося от среднего мозга к прилежащему ядру. Где-то между зрительной корой (где стимул был зарегистрирован как входная информация) и прилежащим ядром (отвечающим за выходную информацию) опыт изменил нейронную сеть, и стимул стал кнопкой, включающей дофаминовый насос. Более того, даже вторичные стимулы, связанные со стимулами, имеющими прямое отношение к наркотику, приобретали эту жуткую власть. Получается вот что: один стимул предсказывает появление другого, который предсказывает получение кайфа. Первый стимул в этой цепочке, например звонящий мобильный телефон Натали, становится первым камешком лавины — с него начинается выброс дофамина.

Такова была ситуация Натали через месяц после злополучного эксперимента с героиновым уколом. Она не могла противостоять лавине возбуждения, желания и тревоги, которую вызывал первый намек на появление наркотика на горизонте. Это не значит, что у Натали не было теперь другого выхода, кроме как потреблять все больше и больше героина. Ее действия не ограничивались и не обусловливались изменениями, произошедшими в мозге. Но ее мысли и чувства последовательно изменялись. Все чаще и чаще накатывала неумолимая тяга и сужалось поле внимания — два потока сливались в один, — поскольку связь между стимулом и результатом зажигала синаптические сети в ее полосатом теле как гирлянды лампочек на рождественской елке. И конечно, каждый раз, когда лампочки загорались, было все сложнее отыскать выключатель. Каждый раз, когда она вводила новый стимул в качестве нового компонента «героиновой цепочки», например отдельный рингтон для звонка из родительского дома Стиву, этот стимул получал власть над дофаминовым насосом. Все больше и больше дорог вели в Рим. Все больше формировалось «героиновых» синапсов, связанных между собой. А это привело к тому, что возбуждение «героиновой» нейронной сети стало инициироваться проще, быстрее, надежнее. Причем инициировать возбуждение можно было теперь с любой из множества стартовых точек.

Вот как у Натали развилась серьезная привычка. Это не значит, что она была принуждена действовать в ответ на стимул. Ей просто стало