Мужчина двигал бедрами все сильнее и чаще, и Тэсс принялась стонать ему в такт, выгибая навстречу свое тощее тело. Он хрипло дышал ей в ухо и наконец обмяк, придавив ее. Она погладила его затылок.

— Ты просто чудо, красавчик. Ты мой миленький — других нет.

Джарид слез с нее, подтянул штаны и встал. Тэсс разгладила красное платье и села. Он дал ей целую серебряную монету.

— Не хочешь остаться, Джарид? У меня вино есть.

— Не могу — дела. — Он улыбнулся ей. — Хорошо нам сегодня было.

— Лучше и не бывает.

Друсс доел и отодвинул деревянное блюдо. Вкусное было мясо — постное, но нежное, приправленное специями, с густой темной подливкой. Но Друсс, несмотря на все это, почти его не распробовал. Он был растерян и тосковал. Встреча с Клаем ничему не помогла. Проклятие — ему нравился этот парень!

Друсс выпил кружку до половины. Эль был жидкий, но освежал и навевал воспоминания о юности, о пиве, которое варили в горах. Друсс вырос среди простых людей и незатейливых удовольствий, среди мужчин и женщин, которые работали от зари до зари, чтобы у их семей был хлеб на столе. Летними вечерами они часто собирались в общественном доме, пили пиво, пели песни и рассказывали истории. Политика, соглашательство, измена своим идеалам — они обо всем этом и не помышляли. Они жили тяжелой, но простой жизнью.

Для Друсса эта жизнь кончилась, когда предатель Коллан напал на их деревню, перебил мужчин и женщин постарше, а молодых увел в рабство.

Среди них была жена Друсса Ровена, любовь его и жизнь. Сам он во время набега валил лес высоко в горах. Вернувшись в разрушенную деревню, Друсс пустился в погоню за убийцами и догнал их.

Он убил многих разбойников и освободил женщин, но Ровены уже не было с ними: Коллан увез ее в Машрапур и продал вентрийскому купцу.

Чтобы заработать деньги на проезд в Венгрию, Друсс сделался кулачным бойцом на песчаных кругах Машрапура. С каждым зубодробительным ударом натура молодого крестьянина менялась — он оттачивал природную силу и злость, пока не стал первым в городе бойцом.

В конце концов он вместе с Зибеном и вентрийским офицером Бодасеном отправился за море и на войне быстро завоевал себе славу смертельно опасного воина. Его прозвали Серебряным Убийцей из-за блестящего двуострого топора Снаги.

Друсс участвовал в десятке битв и сотне стычек. Много раз его ранили, но победа всегда оставалась за ним.

Когда много лет спустя Друсс нашел Ровену и привез ее домой, он искренне верил, что скитания и битвы остались позади, как кровавый сон. Но Ровена знала его лучше. День ото дня Друсс становился все суровее. Он уже не был крестьянином и не находил радости в том, чтобы возделывать землю или выращивать скот. Прошло чуть больше года, и он отправился в Дрос-Дельнох, чтобы вступить в ополчение против сатулийских кочевников. Полгода спустя, когда сатулов оттеснили обратно в горы, он вернулся домой со свежими шрамами и утешительными воспоминаниями.

... Он закрыл глаза и вспомнил, что сказала ему Ровена в ту ночь, когда он вернулся с сатулийской компании. Сидя на козьей шкуре перед огнем, она тронула его за руку: «Бедный мой Друсс. Как можно жить войной? Войны так быстро проходят».

Он прочел печаль в ее ореховых глазах и попытался найти ответ поточнее. «Война — не просто драка, Ровена. Это еще и товарищество, и огонь в крови, и преодоление страха. Только перед лицом опасности я чувствую себя... мужчиной».

«Такой уж ты есть, любимый, — вздохнула Ровена. — Но это меня печалит. Ведь так хорошо добывать себе пропитание, возделывая землю, смотреть, как восходит солнце над горами и луна, дробясь, отражается в озерах. В этом есть и довольство, и радость, но они не для тебя. Скажи, Друсс, почему ты обошел весь свет, чтобы найти меня?»

«Потому что люблю тебя. Ты для меня — все».

«Будь это правдой, тебе не хотелось бы уйти от меня и снова отправиться на войну. Посмотри на наших соседей. Разве они рвутся в бой?»

Друсс встал, подошел к окну и распахнул ставни, глядя на далекие звезды.

«Я уже не такой, как они. И не знаю, был ли таким. Я создан для войны, Ровена».

«Я знаю, Друсс, — грустно сказала она. — Знаю...»

... Допив свое пиво, Друсс встретился взглядом с белокурой служанкой, махнул кружкой и сказал:

— Еще!

— Сию минуту, сударь, — ответила она. В трактире, почти полном, было светло и шумно. Друсс выбрал место в угловой нише — там он мог сидеть спиной к стене и наблюдать за остальными. Обычно ему была по душе странная музыка трактиров, складывающаяся из смеха, разговоров, звяканья тарелок и кружек, шарканья ног и стульев, — но не теперь.

Служанка принесла вторую кружку — девица была цветущая, полногрудая и широкобедрая.

— Ну как, сударь, понравилась вам наша еда? — спросила она, кладя руку ему на плечо и запуская пальцы в коротко остриженные волосы. Ровена часто делала то же самое, когда он был неспокоен или сердит, и это всегда успокаивало его.

Друсс улыбнулся:

— Пища королей, девочка. Да только я не насладился ею как следует. Слишком много мне надо решить, а мозгов-то и не хватает.

— Надо бы вам отдохнуть в женском обществе, — сказала она, гладя теперь его бороду.

Он мягко отвел ее руку.

— Моя женщина осталась далеко, девочка, но она всегда близка моему сердцу. И красива, как ты. Вот вернусь к ней — и отдохну. — Друсс достал из кошелька две серебряные монеты. — Одна за еду, вторая тебе.

— Вы очень добры. Если вдруг передумаете...

— Да нет, не передумаю.

Она ушла, и Друсс вдруг ощутил на щеке холодное дуновение.

Все звуки в трактире умолкли. Друсс заморгал. Девушка застыла как статуя, и ее широкая юбка, колыхавшаяся на ходу, замерла в воздухе. Посетители трактира тоже застыли на своих местах. Друсс посмотрел на очаг — языки огня неподвижно стояли над поленьями, а сверху висел дым. Все свойственные трактиру запахи — жареного мяса, шипящих дров и застарелого пота — исчезли, сменившись тошнотворно-сладким ароматом корицы и горящего сандалового дерева.

Среди застывших гостей показался маленький надир в козьем кожухе — старый, но еще бодрый, с сальными редеющими черными волосами. Он прошел через комнату, сел напротив Друсса и сказал тихим свистящим голосом:

— Привет тебе, воин.

Друсс посмотрел в темные раскосые глаза и прочел там ненависть.

— Твое колдовство должно быть очень сильным, чтобы помешать мне свернуть твою хилую шею.

Старик усмехнулся, показав испорченные, поломанные зубы:

— Я здесь не для того, чтобы причинить тебе зло, воин. Я Носта-хан, шаман племени Волчьей Головы. Ты помог моему молодому другу Талисману, ты сражался рядом с ним.