Реми вышел. Жюстен бежал перед ним в своих сабо с фонарем в руке, неся книги и флакон.

Когда Реми вышел на главную улицу Ионвиля, уже стемнело. Обернувшись, он увидел вспыхнувший в одном из окон аптеки огонек Омэ зажигал свечу, которая каждый вечер освещала в его витрине четыре больших сосуда с зеленой и красной водой. Они переливались, словно венецианские фонари. Реми показалось, будто аптекарь внимательно наблюдает за ним через стекло. В то же время молодой полицейский заметил, что из мансардного окошка на верхнем этаже того же дома на него смотрит кто-то еще. Это была юная Мари Омэ, которая принесла ему письмо от своего отца. В руке она держала подсвечник, и издалека Реми разглядел, что у нее на шее поблескивает золотой крест.

Завтра с дилижансом он пошлет в Руан флакон аптекаря и напишет Делевуа, чтобы тот попросил дʼЭрвиля проверить содержимое в лаборатории префектуры.

Реми вернулся в гостиницу прямо к ужину.

2 апреля.

Если Реми правильно подсчитал, это его утро в Ионвиле было восьмым. Открыв окно во двор гостиницы, он увидел, что погода стоит холодная, но солнечная.

Из имения Юшет Жирар привел для него оседланную лошадь. Однако молодого полицейского несколько удивил ее вид. То ли Родольф сомневался в Реми как в наезднике, то ли хотел посмеяться над ним, но лошадь, которую он прислал, оказалась обыкновенной смирной нормандской клячей с обрезанным хвостом и вывернутыми коленными суставами рабочей скотины. Настоящая лошадь сельского врача или провинциального нотариуса, но никак не джентльмена.

Тем не менее, животина смотрела на него нежно и доброжелательно, она казалась послушной и вполне подходящей для верховой езды. Под насмешливым взглядом Жирара Реми сначала никак не мог на нее вскарабкаться, но в конце концов ему это удалось. Почему бы не воспользоваться такой волшебной погодой и не осмотреть окрестности?

Холодок бодрил, снег искрился на солнце. Реки и пруды покрылись коркой льда. Лошадиные копыта гулко стучали по заледеневшей дороге. Реми проездил верхом до самого вечера и вернулся воодушевленным.

Тем временем в городке занимались пересудами. Накануне аббат Бурнизьен заходил к нему предупредить, что некоторые «недоброжелатели» в «частных беседах» осуждали методы следствия и то, как осуществлялся опрос свидетелей. Все приветствовали отъезд Делевуа и недоумевали, почему другой полицейский, почти подросток, все еще здесь и занимается неизвестно чем. Реми не знал, были этими недоброжелателями Лерё, Омэ, Бине или сам Бурнизьен. Впрочем, это его мало заботило. По словам Бурнизьена, особое неодобрение вызывали грубоватые методы Делевуа, но и его, начинающего полицейского, тоже осуждали за то, что он якобы считает жителей Ионвиля бандой убийц. Поговаривают, что по этому поводу в префектуру Руана даже было отправлено коллективное письмо.

Прогулки верхом пришлись для Реми как нельзя кстати. В тот же вечер после возвращения он сидел в гостинице у камина и вспоминал, что он видел за день: засыпанные снегом луга, покрытые инеем деревья, превратившиеся в катки лужи в крестьянских дворах, плетни из колючих кустарников, высушенных морозом, дым, словно туман неторопливо поднимающийся из труб над фахверковыми домами, кучи теплого навоза перед воротами стойла, замерзшая домашняя птица, утки, стоящие на одной лапе и пригнувшие шею. Иными словами, зимняя Нормандия. Возможно, Реми наконец-то нашел очарование в этом холоде. Но все-таки больше он радовался тому, что вокруг городка на снегу ему удалось обнаружить закрепленные морозом следы…

Случилось это так. Когда он ехал по глубокому оврагу между Ионвилем и усадьбой Родольфа, его лошадь споткнулась и чуть не сбросила седока прямо на лед. Именно тогда Реми и заметил на земле следы. Он спешился, чтобы получше рассмотреть их.

Судя по всему, следы были оставлены несколько дней назад, когда снег был сырым. Это были отпечатки женских ног, точнее изящных дамских ботиночек. Оставалось только гадать, откуда они здесь появились. Следы тянулись, вероятно, от городских домов на окраине в сторону имения Юшет — по тропинке, поднимавшейся вверх. Рядом с замком, к сожалению, они были уже стерты другими отпечатками. Позднее Реми обнаружил их и в обратном направлении, но на другой дороге: они пересекали поле до самого Ионвиля и направлялись к дому Омэ. Там отпечатки терялись среди чужих следов.

Получается, что несколько дней назад некая женщина ходила до усадьбы Юшет и обратно — в ту часть городка, где находится дом аптекаря. Как тут не подумать об Эмме, ноги которой были покрыты грязью и исцарапаны. Если это была она, значит, Родольф лгал, будто не видел ее почти два года. Или Эмма приходила в Юшет к кому-то другому. Или она подошла к замку, а потом передумала и вернулась. Однако, может быть, это были следы другой женщины.

Чуть позже Реми вернулся еще раз осмотреть следы. Вечерний мороз сделал их еще четче. Молодой полицейский направил свою лошадь прямо по ним. Через несколько сотен метров Реми оказался на задворках усадьбы Юшет — рядом с хозяйственными постройками. На псарне залаяли собаки. Из хозяйского дома вышел Жирар и замер, приглядываясь. Немного погодя он снова скрылся внутри.

Солнце уже садилось, наступала ночь. Большие деревья, окружавшие Юшет, принимали в темноте причудливые очертания. Добравшись наконец до теплой и светлой гостиницы, Реми вздохнул с облегчением.

* * *

Бовари чувствовал себя лучше. Покинув дом аптекаря, он вернулся к себе, где уже хозяйничала его мать, донимавшая бедную Фелисите противоречивыми приказаниями. Видимо, бедолаге никогда не избавиться от влияния женщин. Всегда находилась какая-нибудь женщина, которая желала командовать им.

Когда к нему пожаловал Реми, они стали вместе искать письмо Эммы.

— Но ведь оно же было! — повторял Бовари в отчаянии. — Оно было адресовано мне и находилось в секретере, куда она складывала все свои письма. Я вскрыл его при Омэ и прочитал ему вслух. Я помню, оно начиналось словами: «Пусть никого не винят…», и еще она говорила, что добровольно приняла мышьяк.

Потом Бовари куда-то сунул письмо. Возможно даже, в своем полубезумном состоянии он бросил листок в огонь.

— Вы в этом уверены? Был ли в тот вечер разожжен камин? Кто его разжег? Эмма? Служанка? Вы? — допытывался Реми.

Странно, но вопрос, казалось, застал Бовари врасплох.

— Да, огонь был. По крайней мере, мне так кажется, — пробормотал он, поразмыслив, словно сам себя проверял. Он удивился: как Реми мог сомневаться в его чистосердечии?

Письмо они так и не нашли. В самом деле, было странно, что столь важный документ таинственно исчез. Если бы его нашли, то сняли бы все предположения, а следствие, которое так сильно встревожило Ионвиль, прекратили бы. Не выдумал ли Шарль это письмо? Не прочитал ли он Омэ заготовленный заранее текст, чтобы снять с себя подозрения? Эти подозрения были очень серьезными. До сего момента у Шарля была репутация простодушного слепца, ни в чем не повинного. Казалось, если бы он знал, что Эмма умирала, предав его, то он полюбил бы ее еще больше. Он выглядел ранимым, наивным и трогательным, как мальчик Кроме того, она носила его ребенка: неужели, убивая ее, Шарль приговорил к смерти и это невинное существо?