— Ты в этом уверен?

— Сначала я испугался, увидев ее в таком состоянии, а потом понял, что она сама напугана. Мадам сделала мне знак молчать и попросила впустить ее. Она вошла и сказала, что ей срочно нужен мышьяк, чтобы вывести крыс, которые недавно появились у нее в доме.

— Срочно нужен?

— Я ответил, что в такое время мы уже не отпускаем, к тому же необходим рецепт, и надо записать в книгу. Вдобавок мышьяк под замком в лаборатории месье Омэ, а ключ всегда находится при нем.

— И что же?

— В тот вечер ключ остался висеть на двери лаборатории, потому что месье Омэ его забыл.

— Непростительная рассеянность с моей стороны, — вставил, побледнев, Омэ. — Сразу же после ужина я заметил эту оплошность и тотчас же пошел взять ключ, чтобы пристегнуть его к цепочке. Увы, было уже слишком поздно!

— Мадам Бовари, — продолжал Жюстен, — велела мне открыть лабораторию. Поверьте, я не хотел! Мы оба тихо вошли в лабораторию. Я открыл шкаф, дал ей флакон, и она отсыпала несколько мер в стакан. В этот момент месье Омэ позвал меня, и мадам Бовари убежала. Я вернулся в столовую, собрал со стола супницу и тарелки, потом пошел обратно, убрал флакон на место и запер дверь. Я повесил ключ на гвоздик и отправился в столовую, чтобы подать жаркое. Месье Омэ был сердит, он ругал меня за то, что я замешкался.

— А сахар?

— Какой сахар?

— Ты добавил во флакон сахар, который был на кухне, и все это перемешал, — сказал Омэ. — Маленький негодяй! В тебе нет никакого уважения! Я тебя кормлю, одеваю, учу, а ты такое творишь!

— Но я не нарочно!..

— Посмотрите на него! То-то я приметил, что за эти дни ты все глаза проплакал! Мне следовало бы сразу тебя заподозрить!

— Мадам хотела умереть, — всхлипнул Жюстен. — Она была несчастна!..

— Любая женщина считает себя несчастной, — глубокомысленно заявил Омэ, — и, естественно, не всегда по нашей вине. А нам, мужчинам, каково приходится с этой вечной женской неудовлетворенностью!

Реми прервал рассуждения аптекаря:

— Жюстен, возвращайся к своей работе. Если будет надо, я тебя вызову позже. А вы, господин Омэ, останьтесь еще на минуту со мной.

Жюстен ушел.

— Что-то не очень мне верится в эту историю, — с нотками подозрительности в голосе произнес Реми. — Не вы ли меня уверяли, что ключ всегда находится при вас, на цепочке?..

— Ну, говорю же, это была ошибка с моей стороны, — ответил Омэ. — Совсем забыл вам сразу о ней сказать!

— Мадам Бовари знала, что у вас есть мышьяк?

— У любого аптекаря он есть. Кроме того, ее муж однажды рассказал ей про мой шкаф с ядами.

— Как, по-вашему, она узнала точную дозу, которая нужна, чтобы отравиться наверняка?

— Ах, господин Реми, вот уж хороший вопрос! Может, господин Бовари говорил ей об этом. Он же врач.

— Меня интересует еще один момент: Жюстен, кажется, удивился, когда я заговорил о сахаре. Он сказал, что после того, как обслужил мадам Бовари, спешно вернул флакон на место, поскольку вы его позвали. А ведь мой коллега из Руана обратил внимание на то, что мышьяк и сахар были тщательно перемешаны. Как можно это сделать за такое незначительное время? Да еще если вас вызывают в столовую и упрекают в нерасторопности! Каким образом Жюстен тотчас же нашел в кухне молотый сахар? Как он отмерил точную дозу сахара, если весы находятся в лаборатории?

— В кухне есть другие весы. А что касается пудры, то кухарка смолола после обеда головку сахара, чтобы приготовить крем, который она должна была подать к ужину.

— Вероятно, по рецепту из «Руанского маяка»?

— Прошу вас оставить намеки.

— И еще вот что: когда вы поняли, что мадам Бовари приняла мышьяк, не пришло ли вам в голову, что этот яд, возможно, из вашей аптеки?

— Вы почему-то пытаетесь меня подловить! Я же вам сказал: мы узнали о том, что Эмма отравилась мышьяком, из письма, найденного Бовари в ее секретере, а не из-за того, что в моем флаконе недоставало порошка!

— Где это письмо? Его никто не может найти!

— Во всяком случае, не у меня в кармане, — ответил Омэ. — Я не виноват, что оно исчезло. Бовари показал его мне в тот вечер, вот и все. Но тогда у нас были дела поважнее, чем забота о сохранности бумажки! Как только мы узнали, что это мышьяк, мы вместе стали копаться в пятитомном «Медицинском словаре», а также в «Медицинском альманахе», на который Бовари подписывался. Некоторые страницы даже не были разрезаны, и мы не нашли статью о противоядиях. Это было ужасно!.. Ввиду безнадежности дела, именно мне пришла в голову мысль послать за докторами Каниве и Ларивьером. На ночь глядя, Жюстен и Ипполит отправились за ними верхом.

— Мадам Бовари не было дома всю вторую половину дня 23 марта — перед ее смертью. По вашему мнению, откуда она пришла, когда Жюстен дал ей мышьяк?

— Помилуйте, где же мне знать? Из своего дома или, может быть, от господина Буланже…

— Почему от господина Буланже?

— Потому что каждый здесь знает (кроме бедняги Шарля!) о связях между мадам Бовари и Родольфом. В конце концов, почему она не попросила у него помощи, когда узнала, что дом арестован? Не считая нотариуса и Бине (я уж не говорю о Лерё — он, может быть, и самый богатый, но такой скряга, каких поискать!), Буланже единственный в Ионвиле, у кого есть деньги. Возможно, она заходила к каждому из них. Вы должны проверить.

— А к вам она не приходила?

— Нет. Она знает, что все мое состояние — это моя семья, аптека и дом.

— Вы не знаете, имел ли господин Родольф мышьяк? Он у вас когда-нибудь его покупал?

— Один раз, месье, и то очень давно! Припоминаю, что рецепт был выписан господином Бовари. Для господина Родольфа требовался препарат на основе мышьяка и ртути. Я тогда подумал, что он, наверное, страдает какой-то венерической болезнью. Однако в подобном случае требуется, как правило, длительное или повторное лечения, а господин Родольф больше не приобретал мышьяк — это меня удивило. Я решил, что либо доктор Бовари сам снабжал его, либо господин Родольф покупал яд где-то в другом месте. Потом я и думать об этом забыл… Больше вы ничего не хотели узнать? Слава богу, этот маленький негодник Жюстен наконец-то во всем признался! Если я снова вам понадоблюсь, сообщите мне.

— Мы еще увидимся, господин Омэ.

— Я в вашем распоряжении.

А может, все-таки Шарль, который с самого начала так натурально играл роль ничего не замечающего, обманутого мужа?.. В отношении него существовали кое-какие неясности.

С каждым днем Бовари чувствовал себя все лучше, и его спокойствие удивляло. Было ли оно признаком его невиновности? Или же это безмятежность, обретенная преступником, который после страшных дней, проведенных в ожидании разоблачения, наконец понял, что из-за отсутствия улик его никто не обвинит?