Залесхофф выждал, пока сестра скроется из вида, затем развернулся, обошел дом и оказался на улице перед входом в отель. Приблизившись, он замедлил шаг и постарался держаться в тени. А потом вдруг резко остановился ярдах в двадцати от фургона, припаркованного недалеко от входа.

Насколько он мог разглядеть, в машине находились четверо, еще двое мужчин стояли чуть дальше по улице и, задрав головы, глазели на окна отеля. Минут пятнадцать картина не менялась. Залесхофф уже начал мерзнуть. И тут вдруг дверца фургона распахнулась, и из него вышли двое, не спеша направились к отелю и вошли внутрь. В темноте он не разглядел их лиц, но успел заметить: входя через наполовину застекленную дверь, первый мужчина поднял левую руку и неловким жестом сунул ее во внутренний карман пальто. И рука эта плохо сгибалась в локте. Если бы Тамара была здесь, она бы без труда определила, что крылось за каменной невозмутимостью, словно сковавшей лицо брата. Андреас Прокович был явно доволен собой.

Те двое отсутствовали минуты три, затем дверь отеля резко распахнулась, и они выбежали на улицу. Залесхофф услышал, как, садясь в машину, они резко выкрикнули водителю команду на немецком. Ему удалось разобрать только два слова — «der Engländer»,[14] — затем дверца захлопнулась, и машина резко рванула с места.

Залесхофф отправился на поиски телефона-автомата. Через пять минут он уже говорил с Тамарой — дал ей определенные инструкции. Час спустя он вышел уже из другой телефонной будки, которая находилась неподалеку от вокзала, и спросил подметавшего улицу человека, как пройти к отелю «Вернер».

Однако, свернув за угол на нужную ему улицу, он в холодном сером свете раннего утра увидел, что опоздал. Двое мужчин тащили от входа в отель к машине нечто напоминающее большой мешок. Der Engländer был обнаружен и схвачен.

Когда Кентон начал приходить в сознание, он первым делом ощутил страшную боль в самых разных местах. Голова просто раскалывалась. Затем он почувствовал, что у него онемели ноги, отчаянно ноет левое бедро — от падения на какую-то жесткую поверхность. И еще острая боль так и пронзала тыльную сторону левой ладони. Кентон открыл глаза.

Первое, что он увидел, — это ногу в брючине из какой-то грубой ткани крайне неприятного ржавого цвета. Скосив глаза ниже, он увидел и ступню владельца брючины — она прижимала руку Кентона к коврику. Только тут до Кентона дошло, что он лежит на полу машины, которая на большой скорости мчит по какой-то неровной дороге. Чисто инстинктивно он попытался перейти в сидячее положение. От этого движения голову пронзила такая острая боль, что он застонал. Очевидно, звук этот достиг ушей мужчины на сиденье, и тот надавил ступней на пальцы, а затем резким толчком пригнул голову Кентона. Стараясь не прикасаться лицом к вибрирующему грязному полу, тот лежал теперь тихо и даже закрыл глаза. Какое-то время он находился в полубессознательном состоянии, и лишь рев мотора при переключении передач напоминал, где он находится. Но вот машина замедлила ход, затем водитель резко свернул, и Кентон ощутил, как тело его сместилось на коврике. Вибрация прекратилась, колеса прокатили по гладкой поверхности несколько ярдов, и они остановились.

Дверца у его ног распахнулась, двое мужчин бесцеремонно перебрались через него и вышли. Потом начали тихо переговариваться о чем-то — о чем именно, он не расслышал — затем раздался звук удаляющихся шагов. Тогда Кентон снова открыл глаза и, слегка приподняв голову, глянул через открытую дверцу машины. Вид частично загораживала спина мужчины в водительской униформе, но то, что удалось разглядеть через зазор, буквально потрясло Кентона. В лучах восходящего солнца он увидел горный хребет, увенчанный снежными шапками.

Кентон принадлежал к тому разряду людей — довольно многочисленному, — который считает созерцание пейзажа занятием крайне скучным. Лучше провести полчаса в придорожном кафе где-нибудь в центре Канберры, чем глазеть на горные пики в Доломитах или все острова Эгейского моря, вместе взятые. Он променял бы ценнейшего Коро на менее ценного Тулуз-Лотрека и счел бы, что остался в выигрыше. Он предпочитал композитора Сати Делиусу, Джорджа Гиссинга[15] Ричарду Джефферису[16] и ощущение твердого тротуара под ногами — прогулкам по весеннему дерну, воспетому поэтами георгианской эпохи. Но теперь он созерцал пейзаж, и ему не было скучно; он даже на какое-то время забыл о головной боли. Затем Кентону захотелось размять затекшие ноги. Голова закружилась, когда он напряг мышцы шеи, чтобы приподняться. И тут Кентон начал снова думать и вспоминать. Он снял номер в отеле «Вернер». Уже начинало светлеть, когда он добрался до гостиницы. Если здесь солнце только еще встает, то, должно быть, он находится где-то в горах, неподалеку от Линца. Что же произошло, черт возьми?

Он все еще судорожно перебирал в памяти отрывочные воспоминания, когда откуда-то издали донесся крик, и шофер резко развернулся и пребольно ударил его стволом револьвера по ноге.

— Aussteigen![17]

Кентон ткнулся лицом вперед, выпал из машины, затем медленно поднялся на ноги и огляделся.

Он стоял на бетонке, ведущей к гаражу, укрывшемуся среди мелких рябин и высоких елей. Через деревья просвечивала крыша белого дома с двумя небольшими башенками, он уютно примостился в нише отвесной скалы. Правее гора сбегала к подножию глубокой и узкой долины, затем поднималась вновь, и вершину ее венчала шапка раннего свежевыпавшего снега. Пейзаж украшали высокие ели. Тонким контуром были прочерчены две дороги — узкие полоски белого цвета мелькали там и здесь под странными углами, просвечивая сквозь плотные темно-зеленые кроны деревьев.

Кентон вздрогнул. Воздух такой чистый и бодрящий, Кентон был без пальто. Шофер ткнул его в предплечье стволом.

— Los! Vorwärts![18]

Кентон, будучи еще не в силах выразить свой протест вербально, повиновался приказу и зашагал к дому. Тропинка привела его в вымощенный плитами двор перед домом. А там, у двери, его поджидал обладатель ржаво-коричневых брюк.

Это был высокий худощавый мужчина средних лет с жестким, неинтеллигентным, но довольно красивым лицом. Короткую верхнюю губу окаймляли тонкие светлые усики щеточкой. На нем был плащ-дождевик с погончиками, перехваченный поясом, в руке — нечто напоминающее короткую толстую палку. Он кивком отослал шофера прочь и крепко ухватил Кентона за руку. И, к удивлению журналиста, обратился к нему по-английски: