Я стала прислушиваться к голосу Иэна и гадать, что происходит в остальных комнатах. Я выглянула в холл и очень удивилась, когда увидела лежащее на лестнице тело. Оно принадлежало женщине 25–30 лет. Она лежала на животе, и ее лицо потемнело от крови. Положение тела девушки выглядело очень подозрительно. Она неестественно изогнулась над ступеньками, правая рука была согнута, и казалось, что тело вообще не касается окружавших его поверхностей. Если бы ее толкнули, пока она спускалась, то при падении она бы вытянула руки вперед. Без сомнения, она лежала в странной позе.

Старший следователь сообщил Иэну, что прошлым вечером в доме состоялась ссора между мужем и женой. Супруги выясняли отношения, стоя наверху около лестницы. В какой-то момент женщина потеряла равновесие, возможно, ударилась головой, и муж не смог привести ее в чувства.

Вскрытие было назначено на два часа дня в местном морге, и, прежде чем приступить к работе, мы сходили перекусить. Я расположилась в кресле, которое поставили специально для меня в паре метров от секционного стола, и приготовилась вести за Иэном протокол вскрытия. На этом расстоянии я слышала каждое слово, но с полдюжины детективов, окружавшие стол, почти полностью закрывали мне обзор. Помню, что это дело вызывало у меня необычные предчувствия. К тому времени я уже успела напечатать несколько тысяч отчетов о вскрытиях и лично присутствовала на многих из них. Однако это был первый раз, когда я наблюдала за вскрытием тела человека, погибшего при подозрительных обстоятельствах, истинность которых еще требовалось установить. Я не знала, чего ожидать, но результаты могли попасть в одну из трех категорий: смерть от естественных причин, непредумышленное убийство или умышленное убийство.

Я уже знала об особенностях трупного окоченения. Сначала тело положили лицом вниз — так, как нашли на лестнице. Верхняя часть спины оказалась выгнута вверх и вправо и не касалась стола. Эту информацию занесли в результаты наружного осмотра, после чего тело перевернули. Правая рука была согнута в локте под острым углом и в защитном движении прижата к груди, правая ладонь раскрыта и находилась рядом с лицом. Было похоже, как будто женщина умоляла кого-то или пыталась закрыться от ударов. Обе руки закрывали доступ к передней поверхности тела и не давали Иэну осмотреть лицо, шею и грудь на предмет внешних повреждений — старых или новых.

То, что произошло следом, меня очень удивило. Одарив извиняющейся улыбкой всех собравшихся, Иэн вдруг поднял обе свои руки вверх и со всей силы ухватил погибшую женщину за руки. Он с трудом начал разводить их в стороны. Помещение наполнилось громким треском, и руки неохотно стали поддаваться его силе. Жуткая сцена и сопровождавшие ее звуки, разносившиеся эхом в тишине морга, вызвали у присутствующих легкий шок. Я впервые оказалась в ситуации, когда окоченевшие конечности пришлось разгибать.

Когда руки расположили по сторонам от тела, у всех вырвался вздох изумления, потому что скрывавшаяся за ними правда оказалась ничем не прикрыта. Нам хорошо был виден ряд подозрительных кровоподтеков овальной формы в основании шеи женщины. Эти отметины, как чудовищное ожерелье, обрамляли всю переднюю поверхность шеи — четыре серо-синие гематомы по форме подушечек пальцев. Когда Иэн слегка повернул тело, на шее нашелся и пятый отпечаток большого пальца. В этот момент все поняли, как именно умерла женщина и как сильно эти улики компрометируют человека, который последним видел ее живой. Когда Иэн рассек шею, видимые снаружи следы удушения подтвердились результатами внутреннего исследования: кровоизлияния в тканях шеи и сломанная подъязычная кость относились к классическим признакам удушения руками.

Позже меня ошеломило известие, что это дело завершилось не так, как мы предполагали. Дело закрыли по юридическим причинам, и мужа выпустили на свободу.

С точки зрения человека, впервые оказавшегося на месте убийства, этот день принес мне очень увлекательный, хотя и эмоционально тяжелый опыт. Было странно притягательно следить за тем, как события разворачивались прямо у меня на глазах. Узнать причину смерти в одно время с патологом — невероятная удача, хотя трагические обстоятельства, окружавшие это дело, даже много лет спустя не дают мне покоя.

Я испытала невероятное ощущение, стоя в обычной уютной, домашней атмосфере, перечеркнутой внезапным проявлением жестокости. Я присутствовала в доме погибшей, когда ее тело все еще лежало в нем ровно на том месте, где оборвалась ее жизнь. Этот дом уже никогда не станет прежним. Он навсегда останется в памяти семьи, полиции и соседей как место трагедии. Однако самая тяжелая мысль, которая сопровождала меня до дома спустя двенадцать часов, была связана с детьми, потерявшими мать. Наверняка это произошло при жестоких и ужасающих обстоятельствах. Мне было невыносимо думать о том, что они могли не только подслушать ссору родителей, возможно, не в первый раз, но и стать свидетелями гибели матери. Тем утром сотрудники местной полиции пронесли их вниз по лестнице прямо мимо тела женщины. Полицейским требовалось как можно быстрее и деликатнее убрать детей с места преступления, в которое неожиданно превратился их дом. Мгновенная вспышка насилия навсегда лишила детские жизни спокойствия и безмятежности, потому что в течение нескольких секунд матери этих детей вообще отказали в праве на жизнь.

Я никогда не забуду, при каких обстоятельствах впервые побывала на месте преступления и своими глазами увидела работу судебно-медицинского эксперта.

В первое время работы в отделении я постепенно привыкала к новой, необычной обстановке.

Иногда я слышала звук, который было ни с чем не спутать. Периодически он раскатисто звучал в коридоре, вызывая смешки и колкие замечания у проходящих мимо лаборантов и патологов. Когда я впервые это услышала, то решила, что люди случайно проходят мимо какого-то особенно неприятного зрелища. Но я бы никогда не догадалась, что этот звук исходил не просто из логова старшего научного сотрудника (Дерека), а его воспроизводил сам старший научный сотрудник. Да, оказалось, что человек, который много времени сидит по локоть в мерзкой гадости, регулярно борется с подступающей тошнотой.

Дерека тошнило не от вида образцов, а от их отвратительного запаха. Эти образцы извлекали из утонувших тел, и они никогда не бывали свежими. Если тело пролежало какое-то время в Темзе или в каком-то другом водоеме, то достаточно было только приоткрыть крышку ведра, чтобы отделение огласили громкие позывы к рвоте.

Итак, рвотные позывы были у нас частым явлением. Но был еще один звук, который сопровождал куда более страшные события в лаборатории Дерека, — свист. Сначала я думала, что он говорит о поглощенности интересным занятием, но совсем скоро я поняла, что, как правило, любые громкие звуки из секционной Дерека сигнализируют о неприятных вещах, от которых лучше держаться подальше. Короче говоря, рвотные позывы означали зловоние, свист — ужасное зрелище. Мы все научились обходить стороной секционную Дерека, когда он насвистывал, чтобы нас самих не затошнило.