Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, бедные мужики, не вывезешь бабу летом на море, потом получай люлей до самого Нового года, – попыталась я ответить в том же стиле и защитить мужчин.
– Точно, за богатого надо было выходить, тогда можно было бы и няню нанять.
– И шалаш на дворец поменять, – иронизирую я.
Пуховик отодвинулся от меня, не найдя солидарности. Многие из мам строили шалаши, в надежде укрыться там от всяких невзгод, но все это было похоже на сказку о трех поросятах, сказку, что не выдерживает никакой нагрузки, хоть психологической, хоть экономической. Шалаш – это для девочек. Мамы начинают понимать, что им нужно что-то более существенное, чем шалаш, после того как весьма эгоистично хотели обрести и развивать там любовь – свить свое гнездо в этом чокнутом мире. Но мужчина – шалаш. Милый шалаш в итоге начинает казаться подлым укрытием. Матери нужен не шалаш, а Пантеон.
Пантеоны, так я называла настоящих мужей, они, конечно, встречались тоже. Их были единицы.
Мужчины – глыбы, махины, памятники архитектуры.
Они отличались классической ясностью и целостностью композиции внутреннего пространства, величественностью художественного образа. Все как в Риме.
Их купол был умен и светел. Он образовывал для всей семьи единую оболочку, содержащую внутри все пространство, генерируя в нем тепло, решая проблемы, отметая трудности.
Я понимаю женщин, которые попали под очарование этого пучка света. Туристический оргазм. Это похоже на любовь с первого взгляда, они ослеплены точно так же, как и я первый раз оказавшись в Пантеоне, была поражена ясным лучом, что ворвался в отверстие купола и осветил все вокруг, мое темное прошлое и мое светлое настоящее. Казалось, теперь все стало ясно и понятно.
Теперь в центре их ку́пола, их жизни находится единственное отверстие, через которое они дышат, через которое в храм проникает солнечный свет. Внутренняя отделка, характер определяется редкими чертами. Каких сегодня как днем с огнем. Настоящий мужчина для женщины – храм! Храм, в который она может прийти в любую погоду, с любым настроением, в любой печали, чтобы сразу быть обласканной лучом света.
Чья-то любовь держалась исключительно на материнских чувствах, и они этого не скрывали:
– Я люблю своего, безумно. Он у меня не по залету, желанный и долгожданный, что называется – вымоленный. Кормлю сына грудью – такая милость на меня нападает. А муж целует – совсем другие ощущения. Муж – он другой. Говорят, женщина после родов остывает к мужчине. Может быть, это так, только я остывать раньше начала, мне так кажется. Хотя он неплохой, со своими тараканами, конечно, но вполне терпимый вариант. Функционал средний, материальная база в порядке, жить можно, без Парижей особых, но вполне достойно. Но как же я устала от своего любимого сына! Ему уже скоро три, до сих пор спим вместе, муж в другой комнате. К сыну привязана крепко, сначала думала, что это он ко мне, нет, я, я это поняла, когда на выходные его бабушке оставили. Он же все время со мной. Даже в туалет не отпускает, сразу ор. Накрывает его постоянно. Только родился – уже кризисы. Кризис одного года, двух лет, жить-то когда? Возможно, я сама виновата, отсюда истерики. Без меня ничего не может, как без рук. Разве что мультики. Его надо постоянно развлекать. Причем активно. Знала бы ты, как задрало меня быть круглосуточно аниматором. Он не дает мне присесть принципиально, если видит, что я села, орет, стаскивает меня. Поесть не дает, лезет на колени, лезет ко мне в тарелку или ему срочно надо в туалет. Нет, он абсолютно здоров. Думаешь, характер? Может, и характер, точнее, его отсутствие. Меня одолевают противоречивые чувства – любви и отчаяния. Он крадет всю мою жизнь. В клетках постоянно нервно. Я иногда срываюсь, кричу на него, а потом мне стыдно, я прошу прощения. В основном у себя. Жалко и его, и себя. Мечтаю о своем муниципальном. А с садами полная жопа. Ходишь в это роно, садо-мазо. Конечно, не попасть, люди в роно чаще чем в туалет ходят, годами, а там «мест нет», «ждите, мы вам сообщим». Сидят женщины-роботы, слушают твои эмоции, затем холодным вежливым языком объясняют причину отказа и предлагают подождать. Потом приходит мейл, где канцелярским языком тебе показывают хер. Делать нечего, две недели назад отдали в частный сад. Дорого, конечно, а что делать? Мне надо отдохнуть. Ребенку от меня. Мужу тоже надо, а то ведь никакой личной жизни. В общем, уже полмесяца отдыхаем. Было жалко, а теперь нет. Не жалко. Я делаю это для него в том числе. Малышу нужна здоровая мать.
Мать действительно была здоровая. Таня, как выяснилось, баскетболистка в прошлом, то грустная, то веселая.
– Я беременная, живот круглый, будто, пока бежала к чужому кольцу, мяч проглотила. Меня с детства научили дорожить мячом.
Вот от чего зависело ее настроение – то с мячом Таня, то уронила. «Опять ты залез в лужу, весь испачкался, как свинья».
Откровенность мам уже не пугала меня так, как вначале. Тем более у меня был консультант. Мою подругу-психолога многие из них не любили, потому что та сразу начинала что-то советовать, но в советах никто из них не нуждался. Им нужно было просто выговориться, им нужна была отдушина, чтобы проветрить душу:
– Надо просыпаться с правильными людьми, в таком случае никогда не проспишь.
– Ты знаешь, иногда очень хочется проспать. И никуда не пойти.
– А если тебя будит твое чадо?
– Ну нам еще повезло, девочки, у нас дети здоровые. То, что мы называем депрессией, называется просто рутиной, чем больше общаюсь со своей сестрой, тем больше себе завидую. Больно за нее и за всех мам особенных детей. О том, как государство жестоко накололо нас. Кругом только призывы – рожайте. А если что не так, ну там, ребенок инвалид, они сделают вид, что вас нет, чтобы вид не портить, не нарушать статистику. Живите как хотите. Главное, не фоните. Мы для статистики. Лица, ответственные за рождаемость. Рождаемость – это настроение страны, поднимается – значит, все хорошо и все счастливы. Счастливчики детей в два года сдали в государственные сады. Тем, кому повезло, в частные, те, кому не повезло по жизни, сидят с детьми дома. Вот реально, мы одни гуляем на площадках зимой, если не считать болеющих, кого в сад не пустили… Сестра сидит с ребенком дома, зашла к ней ненадолго. У ребенка полное отсутствие интереса ко всему. За полчаса устала от его нытья. Короче, у сестры сын особенный. Вообще не радуется ничему. Я устала поднимать его настроение довольно скоро. Сразу поняла, как мне повезло, и своего ребенка в этот момент стала любить еще сильнее. За свою свободу сестра платит няне, из своего небольшого дохода. И государству насрать, что у нее депрессия, самая, настоящая, и у многих других мам в России тоже. Никакой материальной поддержки, ни социальной… Таким мамам нужны няни, сиделки, помощники. Иначе это хуже концлагеря: вроде мирное время, а ты в плену у ситуации, лишенный ресурсов и сил подняться… Она, конечно, пытается работать фрилансером, вяжет еще что-то по ночам. Сколько сил надо на этого малыша. Я бы повесилась. Мы хоть можем напитываться общением с ребенком после рождения, но им это даже не снится. Знаешь, что ей снится? Больницы, диагнозы, разочарования. Потому что это и есть будущее. Развитие ребенка – сплошное отклонение о нормы от начала и до конца. И впереди достоверно точно только больницы. Я просто физически чувствую, как жизненные ручейки утекают из нее, хотя она сильная, гораздо сильнее меня. Мне хочется кричать… но я пришла домой и расплакалась и просто играла со своим ребенком. Любимым. Родным. Сестре бы тоже проще было его любить, кабы страна была по-настоящему родная. Родина, а не просто приятельница. Любовь с Родиной должна быть взаимной.