– Точно, сразу видно, что ты дизайнер, даже слова под обои подбираешь.

Анна очаровательно улыбнулась уже седеющим вискам Бориса.

– А почему тебя так интересует Россия?

– Давно там не была.

– Собираешься?

– Может быть. У меня там есть даже какие-то старые корни.

– Седые? – пошутил Борис.

– Да. Надо бы их прокрасить, – поправила я волосы, будто хотела, чтобы они это услышали.

– Красивая улица, – остановилась я возле очередного фонтана.

– Здесь живет богема Рима, по крайней мере, я знаю пару художников.

– Должно быть, у них дорогие картины?

– Ну, не дороже чем «Римские каникулы». Главный герой фильма жил именно на этой улице. Ты, наверное, знаешь.

– Правда? Джо Брэдли? Симпатичный журналист. И квартирка миленькая. Помнишь, как там принцессу застукала горничная?

– После этого фильма богема сюда и потянулась. Даже Феллини прикупил себе здесь квартиру, чтобы жить со своей Джульеттой.

– Настоящий Ромео, – засмеялась Анна. – И художник от Бога.

– Художники все от Бога, – ревностно заметил Борис. – Либо от Бога, либо от России.

– В чем разница?

– В России художникам плохо. Раньше было хорошо, когда всем давали мастерские, а государство гарантированно покупало работы у членов Союза художников. Хотя до сих пор считается, что Россия – страна возможностей. То, что делается там с помпой или с бомбой, приносит известность. Знаешь, с некоторых пор я понял, что популярность очень зависит от совпадения координат, в нужном месте, в нужное время, вот тогда твоя звезда может взойти в мгновение. Даже если это кто-то раньше уже делал. Россия в этом смысле – очень плодородная почва, и не потому, что ее здесь непаханые просторы, просто в другом месте этим никого не удивишь. На Западе вообще трудно кого-то чем-то удивить, вера в чудо здесь минимальная. Здесь все уже было. В России рамки еще остались. И люди не торопятся за них выходить, тем более произведения искусства. Не случайно все новое приходит с Запада. Россия живет по франшизе. Сегодня дешевле купить франшизу, чем придумать свое. Придумывать некому.

– Шизы здесь хватает. Один Микеланджело чего стоит.

– Вот и я говорю, что хватает, а там – нехватка. Я не знаю, будет ли после что-то еще более грандиозное. Настоящий художник – он смелый. Он твердо стоит на своем. Стоит и приколачивает.

– Сидит.

– Да, уже сидит и приколачивает.

– Остальные «Войну» разведут и бежать. Бегут, чтобы избежать наказания, значит, чувствуют за собой вину. Настоящий художник понятия не имеет, что совершает нечто запретное, он просто творит. Зло или добро, это не важно. Потом искусствоведы наверняка разберутся.

– Просто творит, – тихо произнесла Анна и задумчиво посмотрела на Бориса. Ей стало необычайно легко, то ли вино подкралось совсем близко к сознанию и избавило от вины, то ли просто давно хотела услышать эти слова.

Было заметно, что Борис болел Родиной, он любил ее, он жил там, хотя находился здесь. Его постоянно тянуло на Родину. Ее все время подмывало спросить: «Тянет на Родину?» Но потом она вспомнила свою фамилию и только улыбнулась про себя.

– …опять-таки он стал таким известным в мире только потому, что все свои акции устраивал в России, – упустила Анна, о ком говорил Борис. – В Париже и в Риме этим никого не удивишь. Здесь все уже ели этот сыр и пили это вино, это для нас оно кровь, а для изощренных французов это обычное красное пойло, можно сказать… кто-то действительно верит, что создал новое направление в искусстве. Последнее, за которым уже ничего нет. И так с каждым художником. Интересно, будет ли что-нибудь после него? Тут хоть бы запятую оставить, – улыбнулся Борис ровными красивыми зубами почти счастливого человека. Она слушала то, что они говорили, то внимательно, то отвлекаясь на свои будни.

Анна видела, что Борис до сих пор переживает свое бегство, но только теперь до нее дошло глубокое одиночество того марафона.

– …никакой он не сумасшедший. Нормальный человек. Он не вредитель. Он как раз людям хочет пользу принести таким способом. Они не знали, что с ним делать, просто избавились, сослали во Францию.

Только сейчас Анна поняла, что Борис, рассказывая о разных русских художниках, рассказывал о себе.

– Замечательно, что он смог монетизировать свои способности. Это здесь не всем удается, – посмотрел на свои дорогие часы Борис. Видно было, что время дорого для этого человека. Это тем более подкупало Анну. Как много личного времени он отдает ей. Даром.

– Здесь главное не упустить свое время, если хочешь продаваться при жизни, а не потом, когда тебе все равно. Художника же со всех сторон прессуют – давай-давай, выдумывай, ты обязан уже что-то делать. Надо торопиться, чтобы пожить на этом свете, чтобы было чем за него платить.

– Вот почему современное искусство порой некрасивое и какое-то примитивное, в стиле «я смог бы и лучше»?

– Искусство – как вирус, который постоянно мутирует, приспосабливаясь к новым реальностям. Оно все время в противоборстве с техническим прогрессом. Стенобитное орудие. Бьется в него, как в стену, потом откатывается назад, деградирует, затем предпринимает новые попытки, порой идет на компромиссы, особенно сегодня, когда каждый сам по себе, искусство и хочет, чтобы его работы стоили дорого, будь то стихи, фотографии или ролики из серии: как я провел этим утром. Конечно, это ведет к примитивизму. Откатываясь назад, искусство вынуждено пройти путь заново. Вроде как квест не пройден, попробуй еще разок. Постарайся придумать что-то новенькое. Новизна – главный критерий оценки искусства. Термины тоже изменились: «прекрасно» уже не звучит. Все говорят «концептуально», «работы» – ретро, теперь – «объекты».

– Лишь бы это не перешло на людей.

– Вчера на Виа Маргута такую концептуалку встретил!

– А я с таким объектом вчера вечер провела! – сквозь смех подыграла Борису Анна.

Все это время Анна боялась одного. Одного простого вопроса. Будто кто-то долго целился в нее, и в один неожиданный момент должен был выстрелить.

– Кстати, где наш папа?

Она всякий раз рисовала в голове эту сцену, прописывала сценарий, придумывая все новые и новые реплики. И всякий раз мысли заставляли сердце ее биться чаще, будто она впервые выходила на эту сцену.

– Папа? – переспросила я, пытаясь использовать паузу, чтобы найти лучший ответ.

– Папа, – повторила Римма.

Какой-то запах родной и пряный проник в самые мозги. Борис. Его небритая щека царапала воспоминаниями.

«Скорее всего, в Риме. Где он еще может быть, мой любимый художник? С той последней встречи прошло уже два с половиной года. У меня не было никаких новостей, кроме своих собственных сомнений. Качнуться вправо – это не он, качнуться влево – а кто еще мог меня сдать, и снова качнуться вправо и слезть с этих качелей. Сесть на диван после целого дня, проведенного на ногах. Ощутить песок между пальцами. Закрыть глаза, услышать морской прибой и почувствовать теплый бриз. В тот последний день мы с ним выехали из Рима к морю.