Я вздрогнула при слове «Родина» и хотела пойти к Римке, которая забралась на качели, но никак не могла их раскачать. Ей тоже нужна была помощь.

– Должна, но где ее взять взаимную? – ответила я за Родину. Точнее сказать спросила, улыбаясь тому, что у Римки стало что-то получаться. Она на моих глазах становилась самостоятельной.

– Взаимная любовь – это когда тебе дают свою взаймы, – ответила мне мамочка, которая стояла вместе с сыном. Тот ни в какую не хотел пойти поиграть и болтался под юбкой матери. – Сначала радуешься: «Ура, место в садике дали». Это отдельная история, если бы ты знала, каким трудом я его получила, место в саду у роно пришлось буквально выгрызать, если хочешь, я тебе расскажу после. В общем, начали мы ходить в сад – и началось. В какой-то момент до тебя доходит, что из-за садика вечные болезни.

Она так кашляет, кажется ребра выпадут, меня пробирает ужас, его холодок мятой оседает в желудке, натуральный физический ужас.

– Когда дети болеют – это жесть, главное – не знаешь, чем помочь. Молишься на лекарства, на врачей, – поддержала ее другая мать. – Я еле держала себя в руках, пока мужа ждала с работы. И кашель малыша уже как рэп «ты плохая мать, твой ребенок болеет, сделай же что-нибудь, сделай скорее», что сделать, я не знаю. «Кхе-кхе» складываются в минуты, минуты – в прием таблеток. Хочется сбежать, но ничего не могу сделать, и бежать мне некуда, свое же, родное. А кашель все за свое: «ты плохая мать, твой ребенок болеет». Крыша едет от его кашля. В какой-то момент я уже включала наушники и громко пела, хоть полчасика не слышать кашля, который добивает меня. Пытка, самая настоящая пытка. За что мне это наказание? Я в буквальном смысле лезла на стенку. Залезла и смотрю сверху. Начала выцеливать этот недуг. «Где ты, сволочь?»

Ощущения, как в первый год декрета, когда ребенок орал день и ночь. Я плакала, что я еще могу сделать, что еще может сделать женщина. Слезы, конечно, бесперспективны, но после них немного легче. Размякла, раскисла, раньше я такой не была. Декрет ломает женщин, хотя я по-прежнему готова на многое, лишь бы ребенок не плакал или не кашлял. Теперь я понимаю, что это за пытка.

Вышла на балкон, там геркулес № 1. С чем еще может сравнить мать снегопад? Снег огромными хлопьями, внизу каша и мужик какой-то на меня смотрит. Слезы текут по щекам, а мне все равно, что он подумает. Снежинки липнут и охлаждают горячую кожу. Снег идет, и не поймешь, то ли от холода глаза красные, то ли от слез. Их в такие моменты море. Значит, во мне еще не вся я умерла. Погода тоже рыдала. Порыдали вместе, полегчало вроде. А мужик все понял и ушел, мужики не любят женских слез, они все время куда-то уходят. Снежинка упала на самый кончик носа и принесла на хвосте щепотку новогоднего настроения. Впечатление было такое, что устроилась на работу в свою жизнь. Навсегда.

– Тоже пожизненное? Не грусти, это ерунда. Некоторые вот устраиваются на работу в чужую, вот где жопа, – ответила я без иллюзий.

– А я вообще не хочу Нового года, – встала на пенек чья-то мать, будто собралась толкать речь.

– Ты чего так высоко забралась? Может, стих новогодний хочешь прочесть? – спросила ее другая мамаша, очевидно, подруга. Обе были под пивом. Видимо, уже отмечали.

– А подарок будет?

– Само собой.

– На злобу дня. Не знаю, кто написал, но мне прямо в душу запали.

поклонилась и спрыгнула с пня женщина.

– Где обещанный подарок?

– Я возвращаю ваш портрет, – подруга вручила ей начатую банку пива. – Я тоже хочу свалить… Хоть куда, даже в лазарет.

– А я хочу на работу, – похлопало в ладоши стихам розовое пальто. – Две недели без сада, пытка – дома сидеть. Я хочу в свой офис, даже без выходных готова работать. А в Новый год – в ресторан. Ресторана, конечно, не будет, но я тоже ничего готовить не буду и вообще пыжиться. Не буду ничего никому дарить. Меняю Новый год на две недели сада. Для меня такие праздники и есть будни: ссоры, выяснение отношений, ругань из-за денег, срач из-за срача в маленькой квартире, где нельзя уединиться. Две недели дома – жесть! Сегодня вышли на улицу, хоть и на больничном, дома подохнуть можно. Сплошные будни из соплей и ночного кашля, от звука которого уже все внутри переворачивается, сегодня хоть температуры нет, белый налет на горле, сука. Ангины нам только не хватало. Может быть, я кипишусь зря, температура пока нормальная, но хэзэ, что будет вечером, кроме соплей. Елку пропустили, естественно, Дед Мороза тоже, мы на него деньги сдавали и письмо ему накатали будьте-нате, но не было там слова «ангина», теперь дома хороводы будем крутить вокруг искусственной, если муж соизволит поставить. За что такие хороводы? Кругом дети, что дочь, что муж. Дедам мы не нужны. Смотрю каждый день на себя со стороны и медитирую: запасись терпением, мандаринами и шампанским. Новый год не за горами, он уже вышел на финишную прямую, он идет, он наступает и совсем скоро возьмет тебя в плен. Поставь елку, наряди себя любимую и жди. В отличие от всех остальных мудаков, он обязательно придет.

– Чувствую, всем, как и мне, надоели черные полосы в жизни? – грелась рядом чья-то мама кофе в руках. Аромат был сумасшедший, только разговор один и тот же.

– Добавь в кофе молока, материнского, – улыбнулась я.

– Ты же думаешь, что сейчас мы пойдем в отель, примем ванну, я приму тебя, ты меня, в своей приемной? Как это скучно – все знать, – сказала я Борису.

Ночевали мы исключительно в отелях, дома я у него никогда не была, только в мастерской. Он жил и там, и еще где-то, в подробности я не вдавалась. Настоящий дом художника находился во Франции, в пригороде Парижа. Отели встречались разные, от хороших до дорогих. Это никак не мешало нашей перманентной любви. Я не чувствовала никаких сквозняков, хотя казенная любовь всегда отдает неким холодком, особенно в дождь.

Мы сидели в самом сердце римского квартала Монти на Виа Урбана, в тепле у камина, после того, как прошлись по нестройным рядам магазинчиков и ремесленных лавок, после того, как нас прогнал с улицы дождь. Кофе и мороженое с горгонзолой – этого было достаточно, чтобы вкус Италии оказался у меня в сердце. Борис заказал себе лимончелло с водкой.

– Ужасно скучно. Может, объявить неприемный день?

– Я смотрю, тебе нравится паршивая погода. Я не люблю дождь.

– От дождя до солнца один шаг, одно облако.

– Это была туча.

– И тучи сгустились над Римом, – иронизировал Борис.

– До сих пор не могут разобраться, за что его так.

– Могут, но не хотят. Ты про Рим?

– Я уже про Кеннеди.

– Когда своя жизнь надоедает, мы принимаемся за чужую. Она желаннее, – отпил лимончелло и поморщился с большим удовольствием Борис.