– Ол-вуо-нер! – заорал Дитр финал кода, и одновременно с ним шеф-следователь хлестнул по рукам подчиненных.

Раздались выстрелы и крики. Охранный кот одним прыжком, повинуясь коду, взлетел ввысь и прямо, выпустив когти. Он схватил Ребуса за руку и принялся карабкаться по тальме, желая добраться до шеи. Террорист беззвучно, словно не чувствовал боли, принялся отдирать лапу от своего плеча, выцокивая ответный код. Но тот не работал – эксперимент над служебной тварью удался.

Старший глашатай схватила рупор и закричала, множа собственную убедительность на всемирную силу рупора:

– Готовность айл-дитере, готовность айл-дитере, он здесь!

Распахнулись ставни, а из здания во внутренний дворик выбежали несколько полицейских и пожарный со шлангом наготове.

– Стреляй, проблудь! – заорал Ралд и выстрелил сам.

Пуля не попала в Ребуса, угодив куда-то в стену. Пожарный шланг, словно гигантская змея, обернулся вокруг шеи пожарного, и один из полицейских бросился его выручать. Дитр подскочил к Коггелу, который схватился за шею, суча ногами по земле. Под ним растекалось темное пятно, но шеф-следователь успел вовремя и до выстрела убрать его руку, и пуля попала не в середину шеи, а в край, задев, однако, кровеносную систему. Рядом с ним на колени бухнулся душевник.

– Если будешь нервничать, только больше крови потеряешь, – прошипел он. – Спи. Спи, кому говорю!

Веки Коггела сомкнулись, а руки ослабли. Дитр схватился за чужую рану, гадая, как врачи останавливают кровь. Душевник был не лекарем, а криминалистом, и этого тоже не умел, но успокоить испуганный разум у него получилось. Виалла, распахнув плащ, вытянула из пояса рубаху и стала отрывать край, пока кто-то тыкал Дитру в локоть свернутым шейным платком.

Странное действо во дворе тем временем продолжалось. Ребус, поняв, что не может справиться с котом, неведомой силой отшвырнул его к стене. Кот ударился об твердь, но тут же вскочил, топорща шерсть. Локдор выхватил клинок и метнул его в террориста. Тот, закутавшись в черный вихрь своей тальмы, перелетел на другой конец дворика – прямо за спину полицейского. Выставив вперед обгоревшие ладони, он хлопнул ими по ушам Локдора. Тот свалился на землю, дергая ногой в наступающем посмертии.

Оставив Коггела Виалле с душевником, Дитр вскочил с земли и ринулся на Ребуса, даже не думая доставать пистолет. Откуда-то сверху его одушевлял стойкостью шеф-следователь, который все так же стоял у окна. Он раскинул руки и закрыл глаза, а между ним с глашатаем и внутренним двориком выросла невидимая телесным глазом стена. Из окон на других этажах в Ребуса целилось по меньшей мере человек десять, но стрелять никто не мог, потому все знали, что пули полетят либо в Парцеса, либо в кого-нибудь еще.

Дитр наступал на врага, одну за другой смахивая черные цепи, тянущиеся к нему через чужое посмертие. Он думал о Локдоре, который больше не шевелился, и о Коггеле, который, быть может, тоже сегодня погибнет. Он искал вокруг себя чужое конечное, не находя ничего, что могло бы ему помочь – все силы на себя забирал Ребус. Тот пятился, шевеля из-под тальмы кончиками пальцев, но то было не бегство, он лишь готовился к очередному нападению.

– Слышь, рожа! – заорали откуда-то справа. Орал Найцес, занося руку с зажатым в ней камнем. – Сдохнешь девственником, выродок!

Камень был непростым, как и все эцесы. Долетев до цели, он вдруг взорвался на тысячу неделимых частиц, и те, на секунду зависнув в воздухе, ринулись в направлении террориста. Ребус с нечеловеческим проворством отскочил в сторону, а Дитр, пользуясь тем, что тот отвлекся, ринулся на Ребуса с голыми кулаками.

Первый раз он промахнулся, потому что Ребус явно не привык к простому телесному мордобою, а предпочитал уворачиваться от ударов – как и от всего остального. Второй раз ему удалось ударить Ребуса в солнечное сплетение, но террорист, вместо того чтобы согнуться от боли, с высоты грохнул Дитра локтем между плечом и шеей, отскочив подальше.

– Любите вы, шваль, махать руками, – прокомментировал Ребус, сжимая длинные, неровного цвета кисти в кулаки.

Дитр ничего не ответил и снова прыгнул на него, понимая, что хоть Ребус и лет на тридцать старше его, он все так же крепок, как на эскизах художников-антропологов, и живуч как насекомое. Кулак попал в челюсть, а кончик сапога угодил в лодыжку. Ребус выгнулся назад и, непонятным образом сгруппировавшись повалился на бок, тут же вскочив с земли на ноги. Дитр чувствовал, как к его сущности подкрадывается гнойная злоба, готовая прикончить его в любой момент, едва он снова попытается ударить.

«Отойди», – сказали ему где-то внутри голосом шеф-следователя. По земле к Ребусу крался Ралд, у которого хлестала кровь из носа – результат всемирного швыряния камнями. Дитр откатился назад, хватая за шкирку Найцеса. Тот послушно пополз обратно, понимая, что сейчас произойдет.

С промежутком в долю секунды грянули выстрелы. Пули летели в цель, но ни одна ее не достигла. С легкостью все того же насекомого человек в черной тальме, едва касаясь руками и ногами водосточной трубы, достиг крыши склада. Даже не обернувшись, он взмахнул одеянием и выпрыгнул из зоны обзора – и все поняли, что на сегодняшний день все кончено.

В замолкшем воздухе раздалось мяуканье. Кот, ковыляя на пушистых лапах, шел к Виалле, которая сидела около распластавшегося по земле соплеменника. Тварь принялась болезненно и нелепо тереться о колено кодировщицы, а та лишь досадливо качала головой, повторяя про сотрясение мозга и ветеринара. Дитр подошел к телу Локдора, Ралд, зажимая нос, встал поодаль. К ним подошла Вица, вытирая израненные руки об безвозвратно замаранный кровью плащ, а Беркеэ со старшим глашатаем выбежали во дворик.

– Да Орлеи жить будет? – спросил шеф-следователь.

Виалла дернула ртом и пожала плечами. К ним уже бежали доктора, и она ждала, когда они примут Коггела, не решаясь пока отнять платок от его шеи. Беркеэ повернулся к Дитру, который смотрел на труп коллеги.

– Взорвал ему все сосуды в мозгу, я полагаю, – тихо сказал Дитр.

Шеф-следователь хмурился, почесывая нос и разглядывая погибшего Локдора. Глазные яблоки у того были сплошь красными, однако закрывать глаза покойнику не полагалось ни по одной из традиций просвещенных народов, ибо сие есть пустота, которой становится человек после смерти.

– Чем же ты у нас растворишься, Локдор? – проговорил шеф-следователь.

– Стойкостью, – ответила глашатай.

– Поиском, – сказал Ралд.

– Всемирной решимостью растворишься ты, Локдор Кенцес, – произнес Дитр.

Когда Коггела отправили в лазарет, а тело Локдора – в морг, старший глашатай дрожащим голосом сказала, что планерка все же состоится, потому что Парцес что-то хотел им сказать. Они не стали выходить во двор, собрались в кабинете. Достали припрятанный ящик вина, и кто-то стал пить прямо из горлышка бутылки, Дитр же, плюнув на то, что приличные господа не пьют до полудня, налил себе полный бокал, прекрасно зная, что теперь не опьянеет. Беркеэ молчаливо плакал, прислонившись к стене, ему не впервой было терять коллег, пока он вел дело маньяка, но всякий раз ему было одинаково больно. А если тебе больно, говорили на севере, откуда был родом шеф-следователь, ты должен плакать, нельзя скрывать свою мужественность.