К рабочей доске магнитами прикрепили листки из материалов, которые нашел Ралд. На свободной от бумаг площади Дитр мелом написал несколько слов – телесность, болезненность, неполноценность.

– Сначала, – проговорил он, поняв, что коллеги его слушают, – я хочу узнать у репутационистов, кто из изданий готов с нами сотрудничать.

– «Союзный гранит» – самый охватный, – ответила Вица.

– Пустое, – отрубила ее начальница, – бери релевантнее. «Точность» через раз печатают новости о Ребусе. Вполне логично, что он сам чаще всего обращает внимание на них.

– Но читает ли он?..

– Читает, – сказал Дитр. – Вы изучили материалы? Вы увидели, – он ткнул пальцем в написанное мелом слово болезненность, – это? О, он очень внимательно все читает, он очень скрупулезно выискивает мнение о своей персоне.

– Но ему, по большей части, плевать, – сдавленно заметил шеф-следователь, в очередной раз протирая лицо платком. – О нем чего только не писали.

– Да, – подтвердил душевник. – Даже медицинские газеты публиковали исследование на тему того, что Ребус повредился душой из-за уродства…

Дитр, переместив руку с пустой доски на бумагу, постучал пальцем по этюду с изображением «серебряного стандарта».

– Его сколько угодно можно называть уродом – ему действительно плевать. Похоже на то, что он сам с собой это сделал, ему нравится пугать своей рожей людей. Да, Вица?

Глашатай, все еще зеленая от пережитого, нехотя кивнула.

– Задача Ребуса – власть, метод – страх. А цель – удовлетворение своего жалкого тщеславия. Пока что никто не добрался до него, а мы попробуем.

– Ты хочешь перетянуть его внимание на себя? – недоверчиво осведомилась старший глашатай.

– Да, – Дитр поднес кончики пальцев к носу, закрывая улыбку, – я заставлю его обратить внимание на полицию, когда его не приглашают на горький отвар.

– Ты готов так подставляться? – прищурился Беркеэ. – Ты знаешь, что делаешь?

– Он не властен над моей волей, потому что во мне лишь чистое всемирное отвращение и презрение, не омраченные страхом и ненавистью, – проговорил Дитр. – Быть может, ненависть настанет потом, но презрение никуда не денется. Это лучшая вещь против тщеславного урода – показать ему, кто здесь неполноценный, – он снова постучал по доске, на этот раз обращая внимание коллег на слово неполноценность. – Ребус стремится уверить всех, что он особенный, что у него есть карательная миссия, что он – повелитель звезд. Он не видит красоты – даже своей собственной не видел, раз с такой легкостью принял ожоги. Но что он очень хорошо видит – это когда кто-то наступает ему на пятки и смеет перечить или проявлять неуважение, – Дитр кивнул на вырезки из архивов Кампусного Циркуляра. – А это – обычная обидчивость пустой личности, как раз признак того, с чем он всю жизнь боролся, – старший помощник шеф-следователя провел пальцем по слову телесность, оставив грязный росчерк на меловой надписи.

– То есть ты планируешь довести его до белого каления? – хмыкнул Ралд. – Но ведь его действительно трудно пронять…

– Ты же сам собрал материалы с доказательствами о том, что ничего подобного – его очень легко пронять. А если того, кто до него добрался, трудно будет схватить, то Ребус очень надолго отвлечется от оружейников. Когда у нас там ближайшее мероприятие?

– Праздник Винтовки через пять дней, – ответила Вица. – Парада не будет, но награждение на площади должно состояться.

– Награждение инженеров, изобретателей и испытателей, конечно, – ухмыльнулся Дитр. – Он забудет про Праздник Винтовки, если его правильно отвлечь. Когда считаете нужным давать выпуск?

– За два дня, – предположила Вица.

– Я бы давала за день, – ответила ее начальница.

– Это правильно, – согласился шеф-следователь. – Ребус очень импульсивный. За два дня он успеет спланировать все и для нас, и для Праздника Винтовки, а за день – все силы бросит на нас.

Дитр кивнул и молча повернулся к доске. Глашатаи и полицейские обсуждали, что дать «Точности» в печать, споря о заголовках. Дитр прошелся глазами по выдержкам из институтских архивов, и по лицу его начала расползаться улыбка, почти такая же кровожадная, как у Ребуса.

– Пусть печатают вот что, – сказал он, поворачиваясь к коллегам. – Статью поможете написать, но суть ее, – он три раза стукнул пальцами по доске, каждый раз попадая в одно из слов, написанных мелом, – вот здесь. А заголовок… заголовок будет… – Дитр еще шире ухмыльнулся, – «Чем гралеец отличается от человека».

Коггел выжил, но это ненадолго отсрочило его гибель. Через год он принял на себя все пули, что предназначались шеф-следователю. Беркеэ, впрочем, это тоже не помогло – его разорвали обезумевшие бродяги, явно закодированные или обезволенные. Повезло только глашатаям: Керла Генмиса сейчас возглавляла отдел репутации в Министерстве внутреннего порядка, а Вица руководила группами информационного влияния по всем насильственным преступлениям. Душевник задохнулся ночью из-за повреждения в газовой трубе – но, быть может, это был несчастный случай.

А когда все кончилось, патологоанатом точно определил его рост – сто восемьдесят восемь ногтей, высокий рост даже по гралейским меркам, какого редко достигают воспитанники домов сирот.

Дитр не знал, зачем он это листает. Он должен был читать переписку Равилы и Ребуса, но не мог себя заставить смотреть на каллиграфические строчки учёного-всемирщика против резких росчерков полевого врача. Читать о том, как Ребус хвастается своими кровавыми похождениями, он не хотел, он и так всё знал, будучи шеф-следователем по делу маньяка.

Он вдруг почувствовал себя грязным, словно только что был вынужден рыться в помойке. Еле переплетая ноги, он пошёл в ванную, держа в дрожащей руке лампу со свечой. В ванной его встретило отражение в зеркале. Лампа выпала из ослабевших пальцев и потухла.

Но прежде чем свет погас, Дитр успел увидеть в отражении обожжённое и оскаленное лицо.

Свечи теперь загорались и затухали по его желанию. Ребус умел из одного душевного импульса раздуть целый пожар на пару циркуляров, но Дитр не водился с всемирными силами такого масштаба. Как и любой полицейский офицер, он мог усилить действие огнестрельного оружия или ускорить полет метательного клинка. Военные офицеры славились умением воздействовать на умы солдат, вселяя в них отвагу. Ребус же мог заставить человеческую сущность делать всё, что ему угодно – вплоть до строительства самокончательного трамплина из деревяшек.

Ребус заставлял страдать и после смерти. Дитр боялся лечь рядом с чистой Виаллой, ведь внутри Виаллы – маленькая девочка, а внутри него, Дитра – обожжённое отражение, липкий паразит. Сообщив жене, что ему дурно, он отправился ночевать в кабинет к папке с материалами по делу Ребуса.

Тревожные сны наполнили его бездумную тишину. На Виалле горело платье, сгорало дотла в области живота. Живот плавился, а оттуда высыпался песок. Виалла улыбнулась, а из её рта посыпался песок. Песок всё сыпался, и голова её осела пустым кулем, а потом и она сама опала пустой шкуркой насекомого на горку песка.