И тогда я наконец-то уснул.

Проснулся я несколько часов спустя. Взглянул на часы, но они, как обычно, встали и показывали четверть второго. Они всегда останавливались приблизительно в это время, а после девяти вечера их показаниям, как правило, нельзя было доверять. Это были часы моего отца. Он подарил мне их на восемнадцатый день рожденья, и это, по сути, была единственная семейная реликвия, доставшаяся мне в наследство. С тех пор я их носил постоянно, в том числе и в годы, проведенные во Франции. Они уже давно барахлили — с того самого дня, когда немцы попытались снести мне голову фугасным снарядом в битве на Сомме в шестнадцатом году. Меня отбросило взрывной волной, и я каким-то чудом остался невредим. Часам повезло меньше — стекло разбилось, а на корпусе осталась вмятина. В свой следующий отпуск я отдал их в ремонт, но, как и многие старые солдаты, они так и не стали прежними. Что-то случилось с механизмом, и поэтому теперь они начинали отставать и показывать неправильное время через двенадцать часов после завода. После войны я показывал их лучшим часовщикам на Хаттон-Гарден. Те, какое-то время с ними провозившись, говорили, что поломка устранена, но через неделю все возвращалось на круги своя — с надежностью часового механизма.

Я сел на койке. Рубашка насквозь пропиталась потом. Свечи догорели и застыли на полу десятью лужицами растаявшего воска. В свете керосиновой лампы я разглядел еще двоих клиентов. Они лежали на боку на своих койках без признаков сознания. Девушки нигде не было видно. Я медленно встал, нетвердой походкой поковылял из комнаты, поднялся по лестнице и вышел на улицу.

На город спустился туман, сдобренный выбросами заводских труб. Ночной смрадный воздух напоминал о Лондоне. Только теперь я задумался, как же попасть обратно в свой пансион. Шансов найти в такой час рикшу почти не было, оставалось лишь добираться пешком. Вот только я даже примерно не представлял, где нахожусь. Я ругал себя за то, что не догадался попросить рикшу подождать. Внезапно мне пришло в голову, что Маколи встретил свою смерть в похожих трущобах предыдущей ночью почти в тот же час. Вот будет забавно, если человека, расследующего его убийство, самого убьют сутки спустя при схожих обстоятельствах. Забавно, но не очень-то заманчиво.

Я отправился в путь, надеясь, что двигаюсь в северном направлении. Кое-как нащупывая дорогу во тьме, я ориентировался на одинокий фонарь, в тумане казавшийся просто расплывчатым пятном. Внезапно позади раздался непонятный звук. Я резко развернулся и потянулся за револьвером, но тут же вспомнил, что кобура так и висит на спинке стула у меня в комнате. Я снова себя мысленно обругал.

— Кто здесь? — крикнул я, надеясь, что в голосе не слышно страха.

Ответом была тишина. Упитанная серая крыса выскочила из темноты и юркнула в открытый водосток. Я облегченно вздохнул. Этот город действовал мне на нервы.

Повернувшись, чтобы продолжать свой путь, я что-то почувствовал. Ничего конкретного, просто легкую перемену в воздухе, почти незаметное движение теней. Я вгляделся в темноту, и на какой-то миг мне показалось, что я слышу едва уловимый шепот. По спине побежали мурашки. Я уговаривал себя, что мне померещилось, что у меня разыгралась паранойя. После курения опиума людям часто мерещатся несуществующие звуки. Задним числом я подумал, что лучше бы я проявил осмотрительность и остался в «Бельведере», вместо того чтобы на свой страх и риск отправляться в неведомую глушь. К сожалению, когда человеку срочно нужен наркотик, про осмотрительность он и не вспоминает.

И тут раздался новый звук — скрежет металла, на этот раз громче и ближе. Я инстинктивно попятился и стал поспешно двигаться в обратном направлении. Завернул за угол и столкнулся с каким-то человеком, сшибив его с ног.

— Сахиб? — Это был молодой рикша валла, который привез меня сюда. — Сахиб, — повторил он, с трудом переводя дыхание. — Я не заметил, как вы вышли.

Я помог ему подняться. Он улыбнулся, затем показал на свою рикшу, стоявшую рядом:

— В пансион?

Я прикинул, не вернуться ли в переулок выяснить, что там был за звук, но решил, что не стоит. В конце концов, береженого бог бережет. И это вдвойне верно, если ваш револьвер находится в комнате в полумиле от вас.

Пятнадцать минут спустя мы снова были на Маркус-сквер. Я слез возле «Бельведера», достал из кармана банкноту в одну рупию и вручил ее рикша валла. Тот вытащил потертый кожаный кошелек и стал копаться в нем в поисках сдачи. Я остановил его. Он посмотрел на меня озадаченно:

— Цена всего две анны[34], сахиб.

— Остальное за ожидание, — сказал я.

Он разулыбался и сложил ладони вместе:

— Спасибо, сахиб.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Салман.

— Ты магометанин?

— Да, сахиб.

— Ты всю жизнь здесь живешь?

— Нет, сахиб, я родившийся в Ноакхали, в Восточной Бенгалии. Но уже много лет я живущий в Калькутте.

— И ты хорошо знаешь город?

— Очень хорошо, сахиб, — ответил он, покачивая головой на индийский манер.

— Мне нужен хороший рикша валла, — сказал я. — Который всегда был бы под рукой, когда понадобится. Ты хотел бы работать на меня?

— Я всегда только здесь, — ответил он, указывая на стоянку рикш на углу площади.

— Отлично, — сказал я, копаясь в кармане, на этот раз в поисках купюры в пять рупий. Нашел и протянул ему деньги: — Будем считать, что это аванс.

Бесшумно отперев дверь пансиона, я тихо прокрался к себе наверх, разделся в темноте, сел на кровать и прислонился спиной к изголовью. Рядом на полу стояла бутылка виски и стакан из-под зубной щетки. Я взял их и налил себе порцию. Всего лишь стаканчик на ночь, не больше. Легкими движениями раскручивая виски в стакане, я ощущал, как меня окутывает его лекарственный аромат. Чувствуя себя спокойнее, чем когда-либо за последние дни, я медленно потягивал напиток и размышлял о происходящем. Не прошло и двух недель, как я в Калькутте, — и вот уже расследую убийство. Да еще и такое значительное.

Я гадал, почему лорд Таггерт поручил мне это дело. Наверняка же в Калькутте были какие-нибудь опытные инспекторы, к которым он мог обратиться. Может, он хочет меня испытать? Было ли это, как говорится, крещение огнем? Я взвесил и другие варианты, однако ни на шаг не приблизился к пониманию его мотивов. Тогда я допил виски, улегся и постарался переключиться на другие мысли. Это мне удалось, и в конечном итоге я уснул, вспоминая Сару в омнибусе в Майл-Энде.

Четверг, 10 апреля 1919 года

Иногда лучше вовсе не просыпаться.

Но в Калькутте это недостижимо. Солнце встает в пять, и начинается настоящая какофония: лают собаки, кричат вороны и петухи. Когда животные выдыхаются, тут же вступают муэдзины, и их призыв к молитве звучит с каждого минарета в городе. Шум такой, что единственные европейцы, которым удается не проснуться к половине шестого, — это те, кто захоронен на кладбище на Парк-стрит.